Дело в том, что Ванька с самого детства болел туберкулезом легких. Он учился вместе с Фоминым и Васильевым и был их одногодок, но в пятом классе у него нашли очаг в левом легком и перевели сперва в спецлечебницу, потом в санаторий, потом в лесную школу.Он считал, что ему с этим туберкулезом крупно повезло. Беспокойств болезнь доставляла немного, а выгоды были чрезвычайные. Во-первых, он получал пенсию по инвалидности, во-вторых, раз в году он лежал в прекрасной больнице, а в-третьих, он ежегодно получал бесплатные путевки в санаторий. Фомин любил пошутить на эту тему. Он говорил: «Ванька, поплюй на меня, может, тоже в санаторию пошлют».Обманулась в своих расчетах Аксинья. Живучим оказался Ванька, неистребимым. Уже всех барыг на Преображенском рынке пересажали, все скупки снесли, и от прежней роскоши остались там одни воспоминания, уже у самой Аксиньи половина зубов повыпадала, и ноги отекли, и звать ее с легкой руки Фомина стали Актинией Карповной — а Васька все не помирал. Только плешь стала больше, да с Преображенки он на родной щедринский базарчик перебрался. Да вот еще дергаться начал. А так вроде и без перемен.И в Щедринке у него вскоре подобралась постоянная клиентура. И первым среди прочих был Фомин. В последнее время Фомин активизировался, потому что Анна Сергеевна, его тайная пассия, отказала ему от дома и, естественно, в кредите. Ой, не бейте муху! Руки у нее дрожат..- Ноги у нее дрожат… (Исса, 1763-1827. Последний великий поэт средневековой Японии.)Ванька-дергунчик в праздники маялся от безделья и ожидания. Его личный праздник наступал обычно на другой после праздника день, когда умирающие с похмелья мужики, у которых, по их собственному определению, «горели трубы», тащили к нему из дома все, что попадалось под руку. В такие дни была самая азартная и самая захватывающая охота. Поэтому сами праздники тянулись для Ваньки бессмысленно долго.Актиния же Карповна, чей рынок практически не зависел от праздничных рецидивов, напротив, любила попраздновать со всем народом, чтоб у нее все было, как у людей, чтоб ни в чем недостатка не было. Она на 7 ноября обычно пекла пироги с капустой, варила холодец и делала треску под маринадом. Обычно с самого утра она накрывала стол новенькой клеенкой, которая, будучи извлекаема из комода только по праздникам, не утратила ни своего сильного приторно-горького запаха, ни острых складок на сгибах.Еда и вино выставлялись на стол и находились там, постепенно меняя свой облик, до глубокой ночи.Актиния Карповна обычно звала на праздники товарку Тоню Избыткову, торговку цветами, которая числилась санитаркой в поликлинике. Они садились за стол перед включенным телевизором и, манерно оттопырив мизинчики, чинно чокались хрустальными рюмками со сладким портвейном и беззлобно ругались на Ваньку-дергунчика за то, что тот опять выдул свой стакан, не чокнувшись и не выслушав праздничного тоста.Телевизор орал, товарки, перекрикивая телевизор и друг друга, вспоминали «минувшие дни». Воспоминания неудержимо перерастали в выяснения и заканчивались, как правило, легкой потасовкой, в которой всегда побеждала Актиния Карповна, так как была агрессивнее и вертче.Ванька же дергунчик, убаюканный монотонным ликованием в телевизоре и бабьей руганью, потихоньку, прямо за столом, засыпал. Будь его воля, он бы на скорую руку вытянул сразу всю свою долю портвейна и отключился на весь праздник, чтоб очнуться, когда вся эта праздничная маета окончится и наступит долгожданное всеобщее похмелье.Вся сложность ноябрьских, а особенно майских праздников заключалась для него в том, что праздновались они по нескольку дней кряду, и это время тянулось для Ваньки невыносимо медленно. Правда, за три дня народом и пропивалось в три раза больше, и похмелье у народа было в три раза тяжелее. Следовательно, и Ванькина власть над жаждущим населением становилась почти безграничной и охотничий азарт увеличивался в те же три раза.Ванька спал и на этот раз. Его супруга уже помирилась с Тоней Избытковой, и они обе сосредоточенно смотрели репортаж о празднике в республиках Закавказья. Там плясали лезгинку. В середине танца Тоня оскалилась, обнажив двадцать одну золотую фиксу и прорычала:— Ненавижу!Актиния Карповна молча кивнула и не стала уточнять, кого и за что. Она понимала, что у Тони есть причины ненавидеть кавказцев, прямых конкурентов на свободном цветочном рынке.Тоня вообще мужчин не любила. Они ей отвечали тем же. Ни один из них даже не попытался на ней жениться.Актиния с нежностью посмотрела на мирно посапывающего Ваню, и на ее глаза, воспаленные от телевизора, навернулась сладкая слеза. Тоня, заметив блеск в глазах подруги, расценила его как знак сочувствия и, навалившись на товарку своей твердой сухой грудью, цепко обняла ее черными тонкими руками и запела, раздувая жилы на шее: Лица желтые над городом кружатся, К нам в постель они та-ра-ра-рам ложатся. И от осени не спрятаться, не скрыться, Лица желтые, скажите, как напиться? Лица желтые над городом кружатся… И тут с большой грибной корзиной, доверху заваленной зеленым лапником, в телогрейке и приспущенных болотных сапогах, без всякого стука в комнату вошел Фомин.— Васенька, Васенька! — заискивающе вскричала Актиния, а Тоня еще шире осклабилась и низким, осипшим на рыночном ветру голосом пробубнила:— Грибник пришел хренов!Фомин никак не отреагировал на слова товарок. Надо сказать, он их вообще в упор не видел, за что они его и уважали, тогда как все остальные поселковые мужики (особенно «доходяги-синюшники») эту лихую парочку побаивались.— Готов уже!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119