Пустоте и безлюдью, внезапно случившимся тут, словно было отказано во всякой надежде.
Ощущение беды вызвал почему-то вид запрудившей Храм толпы, именно в ней почудился Марии зловещий смысл происходящего. Эти собравшиеся вместе люди, ждущие рассвета и новостей, вдруг показались ей корнем всех бед, творящихся на земле. Захлёбываясь в своей беспомощности, она ничего не могла теперь — между нею и тем, кто был ещё так близко от неё, выросла эта живая и безликая стена, и встала между ними, и навеки преградила путь.
Какая дорога из её любви привела её сюда? Что же было в том, о, Господи, что она однажды, перейдя ту самую черту, отделяющую боль от разума, неожиданно так просто открыла для себя? Для чего же тогда он, сидя на земле сломал мёртвую сухую ветку и сказал ей, что его зовут Иисус? Ведь то, что случилось тогда, было важней и больше целого мира…
Такие близкие и живые, вставали обрывки дней и слов, наступали снова ночи, а за ними — рассветы, и на глазах бесследно растворялись в страшной, неизбывной печали. Память отказывала ей и забирала с собой его улыбку, впадины на щеках и лучистую сеточку морщин.
Закрыв рукой рот, она сдавленно закричала, мотая головой из стороны в сторону, содрогаясь всем телом от бессильного отчаяния.
Но самое страшное запоздало и пришло потом, когда с ясностью, сразившей её, она наконец поняла, что в эту ночь из чужих окон неумолимо и жутко прямо на неё смотрело её собственное горе, у которого не было ни имени, ни срока…
Евангелие от Марии
— Мария, -говорил кто-то, тряся её за плечо. -Ты слышишь, Мария? Что с тобой?
Над ней склонилась одна из женщин, держа в руке кувшин с водой.
— Уже вечер скоро… плохо ей, -услышала она. — Как принесли вчера вечером — до сих пор в себя не пришла.
— Поспит пусть.
— Воды бы хоть…
— Да нет, лучше так, не трогай.
— Может, сделать что, отвар какой…
— Пусть лежит, кто знает, что ей теперь нужно.
Не открывая глаз, она повернулась на бок и зарыдала, кусая руку, чтобы не раскричаться.
— Водички выпей, -сказала ей женщина. -Ну, чего ты… это я, Марфа.
— Говорю тебе, оставь её. Три дня теперь будет плакать…
— Плохо ей, бедной, не ела сколько же…
— Обходилась раньше как-то без твоих забот, и теперь обойдётся. Погляди на неё -кроме неё будто никого и нет тут больше. Бегай тут вокруг… Кто он ей — муж или кто? Можно подумать…
— Да замолчи ты, что ли… Видишь, как убивается…
— Не сильно-то и убивается. Померла бы уже, коли на то… Жива же, значит, не больно-то… не те это слёзы.
— Послушай, принеси пойди лучше чего… что осталось…
— А что осталось? Теперь прикажешь её кормить? Может, она так целый месяц тут пролежит -и нам её ещё и кормить? Куда девать её? Никто за ней не пришёл — нам теперь всё… Принесли, бросили нам на шею…
— Не надо, -сквоь слёзы проговорила Мария. -Я воды выпью, и пойду…
— Да куда ты пойдёшь, бедная… Ночь скоро. Не надо, милая, поплачь, потом поспи, утром уже…
— Я… нет… мне надо. Я пойду.
— Подожди… водичка вот. Давай, пей… подожди… успокойся сначала, потом пей… захлебнёшься ведь… вот так.
Всё плыло у неё перед глазами, тело отказывалось слушаться, но в голове горела мысль, что она должна ещё раз непременно увидеть его, и для этого встать, и идти, и спешить, очень спешить…
— Ты не слушай её, у нас еды много… Я принесу тебе сейчас, поешь, давай, только вставать не надо…
— Марфа! -Крикнула со двора сестра. — Тут спрашивают её! Пришли к ней.
— Кто?! -Вскочила Мария. -Я… я бегу, уже бегу…
Вот — ведь это он, как ни в чём ни бывало, пришёл за ней! Ничего этого не было — она просто потеряла сознание, и теперь он сам пришёл, чтобы забрать её, и вылечить, и спасти…
Она вырвалась из рук удерживающей её Марфы и кинулась к двери. Но упала на пороге прямо на руки вошедшему человеку.
— Положи её лучше, -услышала она. — Давай, сюда…
Пришедший за ней — а это был Фома, — осторожно уложил её обратно на скамью.
— О боже! -Плакала она, не в силах принять правды. — Нет, пустите меня, пустите, я пойду, я должна идти…
— Куда, Мария? -Спросил Фома. -Ну тихо, тихо, ну пожалуйста, не надо…
— Ты кликни меня, если что, Фома, -сказала Марфа. -Я пойду.
— Мне надо увидеть ещё раз… его увидеть. Пойдём туда, Фома.
— Завтра, с утра, давай, отдохни, и я тебя отведу.
— Сейчас! Мне надо сейчас. Что же это, Фома?…
— Я… просил его, -вздохнул Фома. — Говорил, просил… Он никого не хотел слушать. Упрямый человек!
— Я знаю, знаю… Ему весь мир был нужен, ему было мало нас… Всё, что было не так на свете, его ранило, он хотел исправить всё, изменить, он страдал и мучился так сильно, но сделать ничего не мог, и мы не могли помочь ему в этом! Никто не мог…
— Всё погибло уже давно, -сказал Фома. -Так давно, что я и не помню уже, когда нам всем вместе было легко, когда он говорил с нами и улыбался, как прежде… он как будто покидал нас, как будто прогонял или отпускал, — не знаю… Только никто не ушёл.
— Не ушёл? -Почему-то обрадовалась Мария. — Они правда, все здесь?
— Да здесь, -с какой-то досадой сказал Фома. -Здесь они…
— Надо же, здесь… И что вы будете делать?
— Да кто вы, Мария, какие такие вы… Ухожу я, -вдруг сказал он. -Далеко отсюда ухожу, наверное, навсегда. Пришёл попрощаться.
— Уходишь, Фома?…
— Я… я только хочу понять, зачем… Зачем он сделал это? Почему вышло так?… Знаешь, там, далеко, там ведь есть люди, которые должны это знать.
— Что ты говоришь… где-то есть такие люди? А куда ты идёшь, Фома?
— Далеко, куда-нибудь на восток…
— Надо же, как… Ты как будто что-то писал, Фома?.
— Да, -потупился он.
— А где же, где… Ты писал, что он говорил?
— Да так, кое-что… Матвею отдал, из нижнего города, он грамоту знает… Пусть останется ему, может, когда… Слушай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18