Быстро распространяющиеся болезни были здесь невозможны, поскольку они развивались, как правило, в одной местности и расправлялись со своими “хозяевами” прежде, чем те успевали перенести их в другую местность. Однако все изменилось с возникновением империи тлакскаланов.– Корабли сапотеков? – воскликнула Дико.– Именно так. Связь между отдельными частями этой империи осуществлялась с помощью судов, перевозивших грузы и пассажиров по всему бассейну Карибского моря. Теперь уже болезни могли путешествовать достаточно быстро, чтобы распространиться и стать типичными.– Но это еще не значит, что новая болезнь не будет иметь губительных последствий, – возразил Кемаль. – Это просто означает, что оспа будет распространяться быстрее и почти одновременно поразит всю империю.– Да, – сказал Хунакпу. – Точно так же, как бубонная чума опустошила Европу в четырнадцатом веке. Есть, однако, и разница. Чуму занесут в империю тлакскаланов на тех первых, случайно зашедших туда португальских судах еще до того, как европейцы появятся там в массовом порядке. Она прокатится по всей империи, оставляя после себя то же опустошение, что и в Европе. Конечно, оспа, корь тоже собирали свою дань, но эти болезни не уничтожили ни один народ в Европе. Ни одна империя не погибла от этих болезней, да и Рим рухнул совсем по другой причине. В действительности, чума снижает плотность населения до более предпочтительного уровня. Теперь, когда у них будет меньше голодных ртов, тлакскаланы смогут создать избыток продуктов питания. А что если тлакскаланы увидят в этих болезнях знак того, что Камаштли требует, чтобы они начали войну и привели с собой пленников для жертвоприношений? Это могло оказаться последним толчком, побудившим их отправиться на восток. И теперь, когда они появятся у берегов Европы, оспа и корь уже будут для них знакомыми болезнями. Они пристанут к берегам Европы, уже выработав в себе иммунитет к европейским болезням. Европейцы же никогда прежде не сталкивались с сифилисом. И когда сифилис впервые в нашей истории попал в Европу, он наносил удары безжалостно и убивал быстро. И дашь постепенно он превратился в медленного убийцу, каким был среди индейцев. И кто знает, какие другие болезни могли появиться среди тлакскаланов по мере роста их империи? Я думаю, что на этот раз болезни действовали бы совсем иначе против европейцев и на благо индейцев.– Возможно, – сказал Кемаль. – Но все это основывается на таком множестве предположений.– Но ведь любой сценарий, который мы разработаем, будет построен на предположениях, – возразила Тагири. – А у этого есть одно неоспоримое достоинство.– Какое именно? – спросил Кемаль.– Этот сценарий создал бы настолько страшное будущее, что Вмешавшиеся сочли бы целесообразным вернуться назад и уничтожить свое собственное время, чтобы ликвидировать источник этого бедствия. Подумайте о том, что это значило бы для истории человечества, если бы мощная, технически развитая цивилизация, распространившая свое господство над всем миром, верила в необходимость человеческих жертвоприношений. Если бы Мезоамериканские культы пыток и убийств пришли в Индию, Китай, Африку и Персию, да вдобавок эта цивилизация была бы вооружена винтовками и имела в своем распоряжении железные дороги.– Ив сочетании с мощной, единой и эффективно действующей бюрократией, как это было когда-то у Римлян, – добавила Дико. – И европейцам, не принимавшим правления тлакскаланов, пришлось бы много потрудиться, чтобы ослабить их господство и сделать его более приемлемым для себя.Тагири продолжала:– Нетрудно представить себе, что Вмешавшиеся, изучая прошлое, сочли завоевание Европы тлакскаланами наихудшим вариантом, самым ужасным бедствием в истории человечества. И тогда они поняли, что энергичность Колумба, его честолюбивые стремления и личное обаяние – это орудие, которое они могут использовать, чтобы предотвратить такую трагедию.– Ну и что все это означает? – спросил Хасан. – Мы отказываемся от нашего проекта, ибо, если мы остановим Колумба, последствия этого шага будут куда хуже, чем тот вред, который фактически причинили нашей истории он и те, кто пришел после него?– Хуже? – спросила Тагири. – Кто может сказать, какой из вариантов хуже? А что вы скажете, Кемаль?Кемаль торжествовал.– Я скажу, что, если Хунакпу прав, чего мы не можем доказать, хотя он и сделал неплохой доклад, мы поняли лишь одно: вмешательство в прошлое бесполезно, и это доказали Вмешавшиеся, потому что беды и несчастья, которые мы создадим, ничуть не лучше, чем те, которые мы предотвратим.– Но это не так, – вмешался Хунакпу. Все повернулись в его сторону, и он понял, что, увлеченный дискуссией, забыл, с кем имеет дело, – что он возражает Кемалю, да еще в присутствии Тагири и Хасана. Он взглянул на Дико и увидел, что та отнюдь не выглядит встревоженной, она просто с интересом смотрела на него, ожидая, что он скажет. И он понял, что так смотрят все присутствующие, кроме Кемаля, хмурый вид которого, возможно, и не относился лично к нему. Наверное, такое выражение никогда не сходило с его лица. Впервые до Хунакпу дошло, что тут с ним обращаются как с равным, и никто не задет и не оскорблен тем, что он отважился заговорить. Его мнение ценилось так же, как мнение любого другого. Для него это открытие было настоящим чудом, и, ошеломленный, он чуть не утратил дар речи.– Ну, так что же? – спросил Кемаль.– По-моему, урок, который мы извлекли из этого, – сказал Хунакпу, – отнюдь не заключается в том, что мы не можем с успехом вмешиваться в прошлое. В конце концов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131