Известность, – лекторским тоном продолжила мадам, – чаще является бременем, чем благодатью. Наша страна делает из исполнителей дураков, публика продолжает молиться даже в том случае, если их боги оказываются колоссами на глиняных ногах, стойте на твердой почве и голову свою не опускайте в облака, – проповедовала она. – Вы понимаете?
Я кивнула, она говорила, как будто знала все о Михаэле и обо мне. Но как она могла? Если… Ричард Тейлор… Мое сердце бешено забилась. – Свободны.
Мадам Стейчен резко отвернулась, я еще долго сидела, слушая, как ее каблуки стучат по коридору.
Я шла по городу, боясь поднять глаза, чтобы не встретить никого знакомого. Я перебегала улицы, не замечая ни машин, ни светофоров.
Был холодный пасмурный день. Небо было похоже на штормовое море, сердитые облака грозили обдать холодным дождем. Ветер проникал в каждую щель моего жакета и лизал тело. Я добралась домой, и единственное мое желание было войти в комнату и забраться с головой под одеяло.
Но, войдя в зал, я обнаружила на столе письмо для меня. Оно было большим, с кучей печатей. Я сразу поняла, что письмо из Германии, от Джимми. Я взяла его и в волнении поднялась к себе. Триша еще не вернулась с занятий танцами, так что я оказалась одна. Сев на кровать, я распечатала пакет, заглянув внутрь, я увидела красивую красную шелковую подушечку, в форме сердца, на котором черными буквами по-английски и по-немецки было написано «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». Мои руки упали на колени, я не могла больше ни двигаться, ни думать.
Я не вспоминала о Джимми несколько недель, когда приходили его письма, я могла днями не распечатывать их. А когда наконец вскрывала, то читала так быстро, будто боялась его слов, боялась его любви, боялась вспоминать его голос, лицо.
Джимми что-то заподозрил неладное из моего последнего письма. Оно было еще короче, чем другие, в нем не было слов, что я скучаю. Джимми спрашивал, не заболела ли я, и надеялся подарком из Германии доставить радость. В письме Джимми говорил, что каждый раз, когда я буду смотреть на подушечку, меня посетит светлый ангел.
Я выронила письмо и закрыла лицо руками. Мне не хотелось предавать Джимми, и все же, я не могла не любить Михаэля. Я знала, как разобьется сердце Джимми, когда он узнает о маэстро. Даже мысль об этом делала меня несчастной. Дважды я собиралась написать ответ, объяснить все, что произошло, как все это случилось непредвиденно. Что это был лишь нормальный эпизод в жизни музыканта. Дважды я писала об этом, но дважды рвала письма, в конце концов я решила повременить с ответом. Я спрятала подушечку обратно в конверт и положила его подальше. Если бы я оставила его на видном месте, то каждый день, случайно натыкаясь на конверт, я проклинала бы себя до того момента, пока Джимми не открыл бы правду.
– У меня для тебя сюрприз, – сказал вместо приветствия Михаэль, открыв дверь квартиры. – Он лежит на кровати, сходи посмотри, – добавил он, в руках у маэстро был бокал с вином, в комнате играла музыка, свет был приглушен. – Я приготовлю вино для тебя.
– Что там? – встревоженно спросила я. Было видно, что Михаэль уже достаточно выпил до моего прихода.
– Иди и смотри.
Войдя в спальню, я увидела на кровати белую длинную коробку, открыла ее, там лежала розовая шелковая ночная рубашка, такая нежная и прозрачная, какую только можно представить. Он хочет, чтобы я ее примерила?
– Тебе нравится? – Михаэль встал в дверях.
– Очень приятно.
– Очень? – Он крепко обнял меня за плечи и нежно поцеловал в шею. – Это очень, очень дорогой подарок. Но я мечтаю увидеть тебя в нем. – Михаэль покрывал меня поцелуями, и это, а не мысль о ночной рубашке заставило мое сердце учащенно забиться.
Медленно я скользнула в ночную рубашку, она казалась не тяжелее легкого морского бриза. Я осмотрела себя в зеркале, рубашка не скрывала, а подчеркивала наготу. Я вошла в зал, Михаэль сидел на диване, напряженная улыбка играла на его лице. Когда он увидел меня, улыбнулся по-другому.
– Оставь свою робость за порогом спальни. Ты выглядишь потрясающе. – Он протянул мне бокал вина, я подошла к Михаэлю, все еще прикрывая руками грудь.
– Я смущаюсь, – немного поколебавшись промолвила я.
– Не стоит, – ответил Михаэль, его лицо стало очень-очень серьезным, – не меня, только не меня.
Он поставил бокал и поцеловал меня в лоб. Он особенно нежно взял меня за руки и заглянул в глаза, в его взгляде читалось желание. Мы поцеловались, поцелуй был долгим и нежным. Я удивилась, он любит меня, каким голосом он разговаривает со мной.
– Ты дрожишь, тебе холодно?
– Нет, не холодно.
– В тебе еще жив цветок невинности, я убежден, – твердо сказал Михаэль. – Мы странные люди, связанные навсегда музыкой, ты веришь мне?
Я кивнула.
– Я знаю, чем мы займемся, – сказал он, улыбаясь, глаза Михаэля лучились теплом, – мы сейчас оформим отношения.
– Оформим отношения?
– Конечно, мы возьмем на себя формальную присягу, подобно свадебной церемонии. – Он взял мою руку, и мы повернулись к зеркалу, где в тусклом освещении мы напоминали призраки.
Михаэль торжественным шагом подвел меня к нему, он выглядел нежным и чувственным. Звучала торжественная музыка.
– Теперь, Михаэль Саттон, – воскликнул он перед зеркалом, – вы берете эту красивую, молодую певицу, эту сирену песни, эту новую богиню сцены и экрана, под свою защиту и опеку, она должна быть вашей музой на протяжении всей жизни, пока занавес не падет вниз и аплодисменты не отзвучат? Обещаю, – ответил он на собственный вопрос. – А вы, Дон Катлер, – обратился он ко мне глубоким и серьезным голосом, – вы берете этого молодого, красивого человека, эту звезду музыкальной сцены и экрана под свою защиту и опеку, на долгие времена, пока не падет занавес и аплодисменты не отзвучат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89