По крайней мере, до тех пор, пока они не уходят, а он не остается без чистых рубашек.
Рональд покачал головой.
— А я-то считал тебя избалованной принцессой. Как же можно так ошибаться! Похоже, тебя окружает сборище каких-то чудовищ.
Милли повела плечами.
— Нет, они не чудовища, а просто очень талантливы, поэтому нужно даже потакать их слабостям. Такие люди очень много отдают окружающим, и от этого порой опустошаются сами.
— Ты, должно быть, шутишь… — Их глаза встретились, и Рональд с облегчением вздохнул. — Тебе почти удалось обмануть меня — я подумал, что ты действительно так считаешь.
— Таковы принципы, руководствуясь которыми меня воспитали, — просто сказала Милли.
Он пристально смотрел на нее, и его глаза сузились.
— Ты ведь не веришь в это, — тихим голосом поставил он свой диагноз.
— Во всяком случае, не хочу верить. Я не желаю быть рабыней какого-нибудь эгоиста только потому, что он божественно поет, и никогда не стала бы сама терроризировать других.
Хотя ее голос звучал вполне спокойно, Рональд явно понял всю глубину ее переживаний.
— Понятно, — прищурив глаза, произнес он. — Еще одна разгаданная загадка.
— Какая загадка? — резко спросила она. Он ответил лениво, но с едва слышными стальными нотками в голосе:
— Ты боишься даже подумать о том, что, возможно, у тебя тоже есть талант.
Милли была потрясена до глубины души.
— Никто никогда не говорил мне ничего подобного, — наконец проговорила она.
Рональд, казалось, не заметил ее потрясения.
— И даже твой гуру?
Глава 7
Милли вспомнила последние замечания Шона в ее адрес, на ее лице появилась мрачная усмешка.
— Конечно же, нет. — И она добавила, старательно подбирая слова:
— Он абсолютно уверен в том, что если у меня и были какие-то способности, то все это уже в прошлом. По его мнению, я деградирую.
— Да? — Рональд взял ломтик хлеба и аккуратно положил на него кружок приправленной чесноком колбасы. Его карие глаза проницательно смотрели на нее. — А ты сама как считаешь?
Милли закусила губу.
— Довольно трудно объективно оценить собственные способности. Всегда надеешься, что…
Она замолчала, поняв, что ее слова звучат так, словно она оправдывается.
— Значит, ты считаешь себя талантливее, чем он думает, — как бы размышляя вслух, сказал Рональд.
— Я этого не говорила!
— Тебе и не надо было. — Он улыбнулся. — Думаю, ты еще не призналась в этом даже самой себе. Но если бы ты была согласна с мнением маэстро О'Флаэрти, то не стала бы говорить, что человеку трудно объективно оценить свою работу. Не так ли?
Милли задумчиво провела рукой по волосам. Она видела, каким взглядом Рональд проследил этот ее жест. В выражении его лица было что-то напряженное. Ей стало неловко, и ее руки тяжело упали на колени. Она ждала, что и как он скажет, но, когда он заговорил, голос его звучал достаточно обыденно.
— А что говорят другие?
— А что они могут сказать? — Она вздохнула. — Все они друзья семьи. Мой отчим состоит в правлении директоров колледжа, преподаватель жил вместе с ним в Кембридже, ведущий музыкальный критик — один из приятелей моей покойной матери… Так что сторонних наблюдателей просто нет. Кроме… — Она сглотнула. — Кроме Шона О'Флаэрти.
Они надолго замолчали, а затем Рональд сказал:
— Ты слишком боишься пристрастных оценок.
— Что ты имеешь в виду?
— Любой, кто находит у тебя способности, сразу сбрасывается со счетов, а мнение того, кто считает тебя бездарной, ты считаешь правильным.
— Это не так!.. — начала было протестовать Милли, но Рональд перебил ее.
— Именно так. Ты только что сама сказала об этом.
— Ты исказил мои слова! Ты ничего не понимаешь! — взволнованно сказала Милли. — У меня были самые лучшие учителя и огромные возможности… как у тебя в твоем первом фильме. Только ты воспользовался ими, а я просто сидела и наблюдала за тем, как они проплывают мимо меня.
— Это твоя собственная версия событий? — поинтересовался Рональд, — или доктора О'Флаэрти?
— Моя. — Милли снова вздохнула и рассмеялась. От ее злости не осталось и следа, но смех прозвучал слегка печально. — Моя мать обычно говорила, что я слишком равнодушна, чтобы всерьез заниматься чем-либо.
— Ты не производишь впечатления девушки, которой все безразлично, — сухо заметил Рональд.
— Ты ведь не слышал, как я играю. Карие глаза цепко поймали ее взгляд.
— Можешь сыграть для меня сегодня вечером, — заметил Рональд.
Это был облеченный в мягкую форму вызов. Милли чуть было не выронила банку оливок, которую собиралась предложить ему. По необъяснимой причине сердце бешено запрыгало в ее груди. Устыдившись охвативших ее чувств, она попыталась воспротивиться:
— Тебе не понравится такая музыка.
— Я не говорил ничего подобного.
— Да, но ты сказал, что ничего не знаешь о музыке…
— Поэтому и буду объективен, — спокойно заметил он. — Ведь так? Передай-ка мне сыр…
Милли обреченно вздохнула. Мысль о том, что она сама во всем виновата, вовсе не утешала ее. Ей приходилось играть перед сотнями людей, которые могли более профессионально, чем Рональд Бредли, судить о ее исполнительском искусстве, но тем не менее она боялась играть именно при нем. Ее пугала мысль, что он согласится с точкой зрения Шона о ее заурядности, если ее музыка не затронет его душу.
— О Боже, — едва слышно пробормотала она. Рональд не подал виду, что слышал это восклицание и, как ни в чем не бывало, спросил:
— А в этой реке можно купаться? Милли приложила все усилия, чтобы подавить напряжение и спокойно ответить:
— Да, здесь достаточно глубоко. Он жалобно простонал:
— А ты сама купаешься здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47