Она взглянула ему в глаза. Они манили, суля океан наслаждений.
– Мне кажется, я знаю хорошее лекарство от этого шторма, – произнес он.
Элен скользнула под бледно-голубое атласное одеяло. Перевернувшись на спину, она ощутила под собой ласкающую прохладу простыни. Каюта освещалась единственным тусклым ночником на прикроватной тумбочке, а шторы на окнах были спущены, создавая впечатление полного уединения и приглушая шум дождя и моря.
В гостиной раздевался Зигфрид. Вот щелкнул выключатель, и он босыми ногами прошлепал по ковру.
Элен расслабленно растянулась на постели, распустила волосы. Они рассыпались по спине, и, если бы не одна предательская прядь, упавшая ей на грудь, в тусклом свете ночника их можно было бы принять за блестящее шелковое покрывало.
Он слегка замедлил шаг, затем снова двинулся вперед, стараясь поймать ее взгляд. Ее фиалковые глаза заскользили вниз по его загорелому мускулистому телу: грудь в завитках темных волос, узкие бедра, сильные чресла.
Привстав, она положила к себе на грудь его руку и закрыла глаза. Он принялся пальцами нежно массировать ей один сосок, а его влажный язык стал очерчивать круги по второму. Свободной рукой он провел по ее благоухающему телу, еще раз, еще… Постепенно усиливая движения, рука скользнула к лобку, и его палец быстро проник в лоно, проверяя влажность и готовность принять его.
Элен вздрогнула, блаженство сменилось сладкой болью. Еще мгновение и… но он уже перестал ласкать ее и медленно двинулся вверх. Осторожно раздвинув ей ноги, он прижался к ее бедрам. Обхватив его руками за шею, она потянула его голову вниз. Глаза Зигфрида были в дюйме от нее, и она успела заметить, что в какой-то момент он заколебался. Сердце Элен оборвалось. В его властном лице было что-то пугающее, в нем сконцентрировалась дикая сила, как у плотины, готовой вот-вот прорваться.
Вот он легонько отстранился, навис над ней и на мгновение замер. И вдруг обрушился всей своей мощью, резким толчком проникнув в ее влажные глубины. От этого сильного удара, такого долгожданного и такого внезапного, Элен выгнулась дугой. Но вот он уже вышел и принялся двигаться мелкими быстрыми толчками.
Она извивалась под ним, ногами плотно обхватив его торс, голова ее качалась из стороны в сторону. Темп вдруг замедлился, словно он боялся причинить ей боль.
– Быстрее! Прошу… – прошептала она в ужасе.
– Тс-с-с…
Он снова вышел, и она в панике решила, что все кончено, но вот он вновь погрузился в нее, и вздох облегчения вырвался из ее груди. Он томил ее снова и снова, то, ускоряя, то, замедляя темп. Тело Элен содрогалось каждый раз, когда ее наслаждение достигало кульминации, и снова и снова повторялся оргазм, до тех пор, пока он, что-то выкрикнув, не ворвался в нее с новой силой и не оросил струей горячего семени.
Мгновением позже их уже убаюкивал шум волн за бортом.
У Зиги Бавьера и Элен было много общего, но особенно роднило их то, что оба начинали без единого пенни в кармане и прокладывали свой путь из глубин нищеты и отчаяния. Поэтому и тот, и другой сразу же распознали те устремления, которыми руководствовался каждый из них. Элен мгновенно оценила его умственные способности, которые были зеркальным отражением ее собственных. Он был хитрым и честолюбивым и умел наслаждаться своим богатством и положением, однако они не вскружили ему голову. Напротив, на пути к успеху и власти он никогда не забывал о своих корнях. Ему нравился сам процесс наращивания капитала – работа, борьба и ловкость. Уже много лет назад он мог бы уйти на покой и жить в свое удовольствие, но он по-прежнему преумножал свое богатство, потому что испытывал удовольствие от того искусства и азарта, которые сопутствовали этому процессу. Ему был сорок один год, и он уже трижды становился миллионером и дважды банкротом.
«Человек, который однажды нажил состояние, потерял все и начал с самого начала, может ни о чем не беспокоиться, – любил повторять он. – Если успех не счастливая случайность, его можно повторить сотни раз».
И он доказал это. Каждый раз, едва лишившись состояния, он не только наживал его снова, но и изрядно преумножал. Сейчас состояние Бавьера приближалось к двадцати двум миллионам долларов, он играл на бирже и вкладывал значительные деньги в производство товаров длительного и повседневного пользования. Будучи достаточно мудрым, он держал пять миллионов в необлагаемых налогом муниципальных облигациях. Все остальные деньги он использовал, чтобы вести свою игру.
Его финансовые взлеты и падения уходили корнями в годы войны, когда он восемнадцатилетним пехотинцем прошагал из Франции в глубь Германии. На берег Соединенных Штатов он ступил вместе с последними вернувшимися с фронта солдатами. К тому времени, когда он вернулся, парадов уже не устраивали и героев не чествовали. В стране уже вовсю чувствовались нехватка жилья и безработица. Джанкарло Яконо, его бывший работодатель, похлопывал его по спине перед отправкой в Европу и говорил: «Запомни, Зиги-мальчик, что у тебя здесь остались друзья», – и горячо обещал: «Когда ты вернешься, твоя работа будет ждать тебя».
Но когда Бавьер вернулся, его рабочее место уже занял один из многочисленных племянников Яконо, а его девушка вышла замуж. Будущее никогда еще не казалось ему таким беспросветным. На борт «Корабля свободы» во Франции он ступил с двадцатью тысячами долларов, запрятанных в сапоги. К моменту прибытия корабля в Бруклин он был полностью разорен.
Сколько бы лет ни прошло, Бавьеру никогда не забыть адский поход по Германии. Изо дня в день он и солдаты его взвода встречали только косые взгляды, ругательства, смерть, страдание, голод и отчаяние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102