Яркие фонари освещали улицу и дома вдоль нее, как когда-то это делали факелы у него на родине.
Какой странный мир! Он и похож на его мир, и все же поразительно другой.
Юлиан пытался сопоставить открывшуюся ему картину с тем, что слышал, пока находился в книге, и неожиданно ему стало не по себе. Ему не нравились перемены, которые он видел, не нравилась та стремительность, с которой люди новой эпохи делали все, к чему прикасались.
Что же будет, когда его призовут в следующий раз? И что, если его вообще больше не призовут?
Юлиан поежился. Несладко оказаться в ловушке вечности, когда тьма давит со всех сторон, лишая последнего воздуха в легких.
Грейс переоделась в розовую ночную рубашку и стояла в родительской спальне перед комодом, на котором находилось хрустальное блюдо с обручальным кольцом матери. Она положила его туда на следующий день после похорон. Ей тогда только-только исполнилось двадцать четыре, и она наивно полагала, что достаточно повзрослела и готова встретить лицом к лицу любые трудности. Увы, в один миг жизнь вокруг нее превратилась в руины.
Смерть родителей лишила ее всего: безопасности, веры, чувства справедливости и, самое главное, их преданной любви и поддержки. Несмотря на тщеславие молодости, Грейс оказалась не готова к перипетиям взрослой жизни.
Хотя прошло уже пять лет, она все еще оплакивала их. Когда люди говорят, что лучше познать любовь и потерять ее, нежели не познать вовсе, то все это полная ерунда: нет ничего хуже, чем потерять близких.
Грейс так и не смирилась со смертью родителей; на следующий день после похорон она опечатала их комнату и все, что было в ней. Теперь, открывая ящик, в котором лежали пижамы отца, она невольно поежилась. Никто не прикасался к этим пижамам с тех самых пор, как мать сложила их аккуратной стопкой.
Боже, они так сильно любили друг друга!
Грейс все бы отдала ради того, чтобы найти себе достойную половину, как это сделали ее родители. Они были вместе двадцать пять лет, пока не погибли, и каждый день они любили друг друга так же сильно, как и в начале совместной жизни.
Они всегда ходили, держась за руки, словно подростки, и украдкой целовались, когда думали, что никто их не видит.
Грейс тоже хотела такой любви, но до сих пор ей не встретился мужчина, от которого у нее перехватило бы дыхание и без которого она не смогла бы жить.
Кусая губы, Грейс вытащила темно-синие пижамные штаны и выбежала из комнаты.
– Держи. – Протянув Юлиану штаны, она убежала в ванную прежде, чем он смог хоть что-то сказать. Ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы.
Сменив кусок ткани на бедрах на штаны, Юлиан пошел за Грейс.
– Эй! – позвал он и осторожно открыл дверь, за которой она скрылась.
Заметив, что Грейс плачет, он замер; несмотря на суровое воспитание, его сердце сжалось. Грейс плакала так, словно кто-то разбил ей сердце.
Юлиан еще с детства усвоил, что ни к чему хорошему забота о людях не приводит: каждый раз, когда он допускал ошибку и отступал от этого правила, ему приходилось жестоко расплачиваться.
Кроме того, ему отведено мало времени, слишком мало времени. Чем меньше он будет вникать в личную жизнь и переживания своей временной спутницы, тем проще переживет следующее заточение.
Но тут до его сознания дошли ее слова, и ему стало не по себе. Она раскусила его с первого взгляда. Он всего лишь кот, который получит удовольствие и бросит ее.
Не отдавая себе отчет в том, что делает, Юлиан подошел к Грейс и обнял ее, а она склонила голову к его обнаженной груди, прижавшись к ней, словно к спасательному кругу.
Еще ни разу Юлиану не приходилось успокаивать женщину. Даже до проклятия он ни к кому не проявлял нежность. Как солдата, его с пеленок обучали быть сдержанным и холодным.
Со щитом или на щите – именно это сказала ему мачеха, когда вышвырнула из дома в возрасте семи лет. Так он попал в военную школу. С отцом было еще хуже. Его отец, легендарный спартанец, не терпел слабостей и выбивал из Юлиана детство хлыстом, обучая искусству терпеть боль, скрывать страдания.
До сих пор Юлиан помнил, как больно жалил хлыст его спину, слышал, как свистит рассекаемый им воздух. И еще он помнил презрение на лице отца.
– Прости. – Шепот Грейс вернул его к действительности.
Запрокинув голову, она заглянула ему в глаза, и Юлиан, отчего-то почувствовав себя неловко, отстранился от нее.
– Теперь тебе лучше?
Грейс вытерла слезы. Уже давно никто не успокаивал ее подобным образом.
– Да, – прошептала она, – лучше. Спасибо.
Он ничего не ответил, и Грейс показалось, что вместо нежного мужчины, который еще секунду назад был здесь, снова появилась греческая статуя, холодная и бездушная.
Она резко выдохнула.
– Что-то я раскисла – наверное, слишком сильно устала и мне действительно надо поспать.
Грейс знала, что Юлиан пойдет за ней, поэтому не оборачивалась, устраиваясь поудобнее в своей большой кровати и накрываясь теплым одеялом.
Так и есть. Секундой позже матрац жалобно скрипнул под весом его тела. Сердце Грейс забилось чаще, когда Юлиан прижался к ней и положил руку ей на талию.
– Послушай, – Грейс слегка отодвинулась, – будет лучше, если ты останешься на своей половине кровати, а я на своей.
Однако Юлиан, не слушая, провел пальцем по ее щеке.
– Я знаю, тебе нужна моя помощь. Я здесь именно для того, чтобы унять твой жар, – прошептал он.
Тело Грейс пылало от его близости, аромат сандалового дерева кружил голову.
– Со мной все в порядке, мне хорошо…
– Но я могу сделать лучше. Намного лучше. Обещаю.
О, в этом она нисколько не сомневалась.
– Если ты будешь плохо себя вести, я выгоню тебя из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69