Оба они играли, если на то пошло.
К сожалению, напоминание это ничуть не утишило ноющую боль в нижней части тела. И в результате Далтон не стал возражать, когда спутница его стерла пальцем последнюю капельку чили, затаившуюся в уголке губ, запихнула скомканную салфетку и пустые жестянки из-под пива в бумажный пакет и заметила, что пора возвращаться в мотель.
По дороге обратно беседа текла куда менее свободно, нежели по пути к водопаду. Катберт даже не пытался оживить разговор шуткой-другой. Острый соус «чили» тяжко лег на желудок, раздражающе неотвязное влечение к Джиллиан — на душу, так что в течение ближайшего часа ему нашлось о чем подумать. Но вот машина свернула на парковочную площадку мотеля, — и с губ молодой женщины сорвалось раздраженное восклицание, немедленно придавшее мыслям Катберта несколько иное направление.
— Это еще что за чертовщина!
— В чем дело? — покосился на спутницу Далтон.
— Кто-то из моих ребят побывал у меня в номере, а дверь запереть и не подумал! Оставил открытой настежь!
И в самом деле, из щели между дверью и косяком шестого номера струился свет. Непроизвольно нахмурясь, Катберт притормозил у самого порога.
— А у кого из съемочной группы есть ключи от твоей комнаты?
— Да у всех! Мы там устроили что-то вроде временной студии. Там хранятся дневники съемок, видеоплейеры…
И еще полным-полно всяческого дорогостоящего оборудования, подумала Джиллиан, вдруг почему-то забеспокоившись. Запасные стробы. Объективы в футлярах. Аккумуляторы и прожекторы. Отправляясь на выездные съемки, Джиллиан всегда страховалась на баснословные суммы от кражи и стихийных бедствий, однако возможный срыв съемочного графика из-за похищения оборудования тревожил ее куда сильнее, нежели мысль о том, что в комнате ее побывал грабитель. Молодая женщина уже сделала шаг по направлению к двери, когда Катберт схватил ее за руку.
— Побудь здесь, — тихо приказал он. — Сперва я сам проверю, все ли благополучно.
Джиллиан считала себя феминисткой, которая с целым рядом вещей справляется ничуть не менее компетентно, нежели многие другие, однако неоспоримую разницу между мужчинами и женщинами охотно признавала. И нисколечко не возражала против того, чтобы крепко сложенный, в избытке наделенный мускулами представитель сильной половины человечества распахнул дверь ее спальни, зажег свет и по-быстрому удостоверился, все ли в порядке, прежде чем сама она рискнет вступить в неизвестность.
— Знаешь, зайди-ка ты лучше сюда, — позвал он изнутри.
С неистово колотящимся сердцем Джиллиан взялась за ручку двери. И, едва перешагнув порог, застыла на месте. Кровь словно заледенела у нее в жилах, так, что каждое движение, каждый вздох причиняли неизъяснимую боль. С губ ее сорвался приглушенный стон, — так кричит попавший в ловушку зверек.
— Нет!
Повсюду, — на полу, на кровати, на стульях, — валялись разбросанные видеокассеты. Причем пустые. Кто-то безжалостно распотрошил их, выдрал внутренности из пластмассовых коробочек. В центре зеленого ворсистого ковра громоздилась гора тускло поблескивающей коричневой пленки, — ярды, и ярды, и ярды.
Плохо сознавая, что делает, Джиллиан бросилась на колени рядом с бесформенной кучей. Дрожащими пальцами подцепила конец пленки, потянула на себя, с легкостью выдернула из общей груды. Совсем коротенький обрывок, длиною не более фута… Судорожно сглотнув, молодая женщина запустила руку в спутанный клубок и захватила в горсть, сколько смогла. Концы коричневых ленточек затрепетали в воздухе.
Труды трех дней… погибли безвозвратно. Навсегда утеряна самая важная часть метража, — появление деревни из воды, событие, случающееся раз в десять лет. И еще — кадры с радугой. И — первый взгляд на влажно поблескивающие руины. И внутренние помещения…
Джиллиан захотелось разреветься во весь голос. Да она бы и разревелась… если бы только не израсходовала на целую жизнь рассчитанный запас слез в течение нескольких месяцев, пока отец медленно умирал на больничной койке. Теперь же она могла только бессильно сжимать в кулаке обрывки пленки — крепко, до боли, так, что побелели костяшки пальцев.
— Джиллиан, мне ужасно жаль.
Катберт опустился на одно колено рядом с нею. В потемневших серых глазах читались сочувствие и понимание. А в уголках губ пролегли глубокие морщины гнева.
— А резервных копий ты не делала?
Джиллиан попыталась ответить, но в горле словно застрял комок. Прошла минута-другая, прежде чем документалистка выдавила-таки из себя нужные слова.
— Конечно, делала. Но это рабочие копии, с их помощью качественную мастер-запись не изготовишь.
— Понятно. — Катберт оглядел пучок коричневых ленточек в ее руке. — А вот это все склеить невозможно?
— Тот тип, кто здесь побывал, уж позаботился о том, чтобы истребить все подчистую.
— Какой такой тип?
— Юджин, — прошипела Джиллиан сквозь зубы. Яростное, слепящее бешенство на мгновение пересилило даже ужас и горе.
Жаркий гнев накатывал на нее волна за волною. Это бушующее, неуемное пламя бесновалось, ярилось, грозило испепелить душу. Руки бедняжки дрожали так сильно, что обрывки пленки трепетали в воздухе, точно вымпелы.
— Юджин сказал, что мне здесь не рады, что я должна убираться восвояси… но я и заподозрить не могла, что он опустится до такого… до такого злодейства!
— Мы ведь не знаем доподлинно, что это он.
— Я знаю, — свирепо заверила Джиллиан.
Молодая женщина словно обезумела от горя… взбешенная, негодующая, исступленная… и такая бесконечно несчастная, что желание успокоить ее и утешить снова накатило на Катберта с небывалой силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81