Он делал мечи. И его мечи единогласно признаны лучшими всеми знатоками. Это был гений. Он сделал для меня этот меч. Единственный во всем мире.
Рамирес извлек катану из ножен и протянул ее Конану. Взяв в руки оружие, Конан почувствовал, что оно намного легче тяжелой и длинной клейморы. Серебристо-голубая сталь играла на солнце, а вдоль лезвия отсвечивала радужная полоса.
В полированной стали отражалось солнце, бросая слепящие зайчики на лицо Мак-Лауда; из этого сверкающего пятна на лезвии на Конана смотрели черные глаза странной формы и словно нарисованные. Тончайшие линии бровей подчеркивали их выразительность. Они прищурились в ласковой улыбке, и в капельках зрачков заиграл яркий свет. Конан задрожал. Он вдруг почувствовал, что держит в своей руке чью-то нежную теплую руку с бьющимся на запястье пульсом.
Клинок задрожал. Видение исчезло.
— Дочь старого мастера была так же единственна, как и этот меч, — продолжал Рамирес, и голос его был тих и печален. — Прошу тебя, Мак-Лауд, отпусти ее.
— Это слишком дорогой подарок, — ответил Конан, возвращая катану. — Подождем, брат. Ты сам научил меня не торопиться.
Не говоря больше ни слова, он поднялся и пошел туда, где к большому шатру подъезжали все новые и новые посетители ярмарки.
Рамирес остановил коня у подножия небольшого холма чуть южнее гряды, за которой отдыхала деревушка Глен-Финен.
— Зачем мы приехали сюда? — спросил Конан, тоже остановившись рядом.
— Неужели ты забыл? — испанец спрыгнул с коня. — Ты что, действительно не помнишь это место?
— Ну, почему? Это то самое место, где… — Конан замялся, не зная, как сказать.
— Да. Черный рыцарь. Именно поэтому я и нашел тебя. Нас очень мало, и мы должны помогать друг другу.
— Я помню тот день, — Конан кивнул.
Громовой голос Черного воина вновь прозвучал у него в ушах, и он поежился, как от холода.
— Было очень больно. Кто это был — в таких странных доспехах?
Рамирес бросил на траву сумку для дичи, уселся на нее, подобрав под себя ноги, и сказал:
— Это Крагеры. Очень древний народ.
— Откуда они? Я раньше о них ничего не слышал.
— Это не удивительно, Мак-Лауд. Их не так много, но физически они значительно выносливее обычных людей. Кроме того, они дики и беспощадны. Они бросают своих детей в ямы с дикими собаками, и те дерутся с ними насмерть. Это гроза всех смертных. Хуже чумы.
— И всем им дано бессмертие?
— Нет, только некоторым.
— Таким, как Черный рыцарь?
— Да. И если он победит в схватке с нами, то обычные люди будут вечно страдать. Потому что мир будет погружен в хаос бессмысленной борьбы за существование. В борьбу ради борьбы.
— И что тогда?
— То, что я сказал. В такой борьбе люди не только гибнут. Они ожесточаются и перестают быть людьми.
— Я понимаю. Но как же тогда сражаться с такими?
— Ну-у… — Рамирес поднял брови, и его лоб покрыла густая сетка морщинок, — надо уметь пользоваться данной тебе силой, быть настоящим воином и помнить о своем предназначении. Дерзать и делать все, что можешь. Ведь в конце концов останется только один. И в зависимости от этого определится, каким будет мир после бессмертия. Твоего и моего.
Свинцовые тучи собрались в небе, предвещая наступление грозы. Рамирес отошел от жарко пылающего камина и сел на небольшой табурет, облокотясь на темные дубовые доски стола. Герда отложила клубок овечьей шерсти и, убрав с лица растрепавшуюся челку, спросила:
— Ты замерз?
— Да. Мои кости чувствуют изменение погоды и не выносят сырости, милая Герда. Я люблю жить на юге, — тяжело вздохнув, проговорил Рамирес, отпивая из глиняной кружки терпкое теплое вино.
— Ты мне обещал дорассказать историю о своих приключениях при испанском дворе, — напомнила девушка.
— Ну разумеется, — он кивнул. — На чем я тогда остановился? Напомнишь?
Первые вспышки молний заблестели тонкими огненными нитями за узкими окошками башни, бросая резкие тени на лица сидящих. Ударил гром. Герда вздрогнула.
— Ты рассказывал о кареглазой красавице Маргарите.
— Так вот, — Рамирес привычным жестом закрутил усы, — я был безумно влюблен в нее. Только о ней и думал. Ни о чем другом. Это было словно в страшном сне.
Герда заулыбалась и напомнила дальше:
— Тогда отец запер ее в верхних покоях дворца. А потом?
— Да, сущий демон был этот герцог, — Рамирес расхохотался. — Но мои друзья устроили мне свидание с ней. Ночь тогда выдалась почти такая же, как сегодня.
Раскаты грома потрясали стены башни. Рамирес замолчал, вслушиваясь в доносящийся гул разбушевавшегося ненастья. Герда удивленно посмотрела на него и спросила:
— Ну а что же было дальше?
— Я взобрался на крышу. Прикрепил к шпилю оставленную мне друзьями веревку…
— Это, наверное, очень высоко?
— Не очень, — Рамирес прищурился. — Как две эти башни.
— Ты испугался?
— Ее окно было под самой крышей. Но что значат какие-то временные трудности, когда идешь к даме сердца? Ветер звенел у меня в ушах, но я был одержим целью и ничего не видел. Только ее божественные черты грезились мне в темноте. Раскачавшись на веревке, я влетел в открытое окно…
— И она бросилась в твои объятья? — восхищенно попыталась уладить девушка исход романтического предприятия.
— Увы, милая Герда, — он покачал головой. — К сожалению, моей прекрасной дамы уже не было, — Рамирес залпом осушил свою кружку. — Но не огорчайся, милая Герда, зато там была другая дама.
— И что же?
— Я представился той даме, которая была в комнате, и она любезно согласилась мне помочь в этом щекотливом деле.
Герда захохотала, а потом, взяв в руки большой кувшин с широким горлышком, спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59