один из основоположников драмы абсурда]. Мы с Майклом давно просили Ричарда восстановить его шекспировскую труппу, но память по ушедшим друзьям оставалась слишком болезненной. Другое дело – пьесы нового драматурга. Он уже закончил четыре куклы (по персонажам пьесы «Конец игры»), и сегодня дети заливались блаженным хохотом, когда старые добрые Нагг и Нелл вынырнули из мусорных баков с криками: «Кашки. Дайте мне кашки».
Я все-таки намерена уговорить Ричарда – отцом сына должен быть Майкл. Я уверена в том, что он сумеет оценить логику и научную справедливость этой мысли, хотя едва ли следует ожидать от него проявлений восторга. Я еще ни о чем не говорила с Майклом. Конечно, он уже понял, что я задумала нечто серьезное: я только что попросила его последить за девочками, пока мы с Ричардом погуляем наверху и поговорим.
Я нервничаю сама и, наверное, напрасно. Без сомнения, земные нормы приличия не применимы к нашей ситуации. Последние дни Ричард чувствует себя хорошо, сделался как-то особенно остроумен. Конечно, не миновать перунов [символ грозы, беды, несчастья; от имени Перуна древнеславянского бога грома и молнии], однако не сомневаюсь, что в конце концов он оценит мою идею.

9

7 мая 2205 года
Вот и началась весна нашей размолвки. О Боже, какими дураками бываем мы, смертные! Ричард, Ричард, вернись!
С чего начать? Как начать? Как самой себе поднести пилюлю? Ни на мгновение я не перестаю укорять себя... В соседней комнате Майкл и Симона разговаривают о Микеланджело.
Отец всегда говорил мне, что ошибается всякий. Но почему же мои ошибки всегда настолько серьезны? Идея была здравой, логической, если рассуждать трезво. Но в глубинах человеческого существа не всегда правит рассудок. Эмоции иррациональны. Одни компьютеры не знают ревности.
Предубеждений было достаточно. Уже когда мы вышли «погулять» на берег Цилиндрического моря, по глазам Ричарда я ясно видела «нет». Потише-потише, Николь, осадила тогда я себя.
Но потом он казался таким рассудительным.
– Конечно, – согласился наконец Ричард. – Генетически твое предложение оправдано. Пойдем скажем Майклу. Пусть все свершится быстрее; надеюсь, одного раза будет довольно.
Я была воодушевлена. Мне и в голову не приходило, что Майкл может воспротивиться.
– Нельзя, это грех, – осознав, чего мы от него хотим, сказал он вечером, когда девочки уснули.
Инициативу взял на себя Ричард: дескать, понятие греха устарело и на Земле! .. И со стороны Майкла следовать старине просто глупо.
– Неужели ты действительно хочешь, чтобы я это сделал? – в конце концов спросил Майкл у Ричарда.
– Нет, – немного помедлив, ответил тот, – но этого явно требуют интересы детей. – Нужно было сразу обратить побольше внимания на это самое «нет».
Меня не осенило, что план может сорваться. Я внимательно следила за наступлением овуляции и, когда она приблизилась, известила Ричарда, и тот отправился в одну из своих долгих прогулок по Раме. Майкл нервничал и старался подавить чувство вины, но даже в худших своих помыслах я не могла представить, что он не сможет вступить в сношение со мной.
Когда мы разделись (в темноте, чтобы не смущать Майкла) и легли рядом на коврик, я обнаружила, что тело его напряжено. Я поцеловала Майкла в щеки и лоб, попыталась снять напряжение, погладив по спине" по шее. Через тридцать минут всевозможных прикосновений, которые трудно было бы назвать ласками, я самым соблазнительным образом прижалась к нему и поняла, что столкнулась с неожиданной проблемой: его пенис оставался совершенно вялым.
Я не знала, что делать. Сперва без всяких оснований подумала, что не привлекаю Майкла как женщина. Ужасное ощущение – словно тебе отвесили пощечину. И все сдерживаемые чувства вырвались на поверхность, я рассердилась. К счастью, я промолчала – за все это время мы не открыли рта, – и Майкл не мог видеть моего лица в темноте. Но тело, должно быть, выразило разочарование.
– Извини, – негромко проговорил он.
– Ничего, – ответила я, стараясь казаться невозмутимой.
Опершись на локоть, я погладила другой рукой его лоб, потом легкими движениями принялась потирать его лицо, шею и плечи. Майкл оставался пассивным. Не открывая глаз, он лежал на спине и не шевелился. Я чувствовала, что ему приятно, но Майкл молчал, не отзываясь ни словом, ни звуком. К этому времени я забеспокоилась: ощутила, что хочу ласк Майкла, хочу в них подтверждения его симпатии.
Наконец я полулегла ему на грудь. Соски мои прикасались к его коже, рукой я гладила волосы на груди. Я пригнулась, чтобы поцеловать его в губы, и левой рукой пыталась возбудить его, однако Майкл торопливо отодвинулся и сел.
– Не могу, – Майкл покачал головой.
– Ну почему? – спросила я, замерев возле него в неловкой позе.
– Неправильно это, – сурово ответил он.
Я попыталась вновь завести разговор, но Майкл безмолвствовал. И поскольку предпринять более было нечего, я оделась в темноте. Майкл едва сумел выдавить в спину мне: «Спокойной ночи».
В нашу комнату я вернулась не сразу. Очутившись в коридоре, я поняла, что не в силах предстать перед Ричардом. Припав к стене, я постаралась справиться с бурей чувств, терзавших меня. Почему я вдруг решила, что все сложится просто? Что теперь мне сказать Ричарду?
Войдя в комнату, по дыханию Ричарда я поняла, что он не спит. Если б только у меня хватило отваги, следовало сказать ему, как обстоит дело с Майклом. Но в тот раз легче было промолчать. Так я допустила серьезную ошибку.
Следующие два дня прошли в общей напряженности. О том, что Ричард именовал «операцией оплодотворения», не было произнесено даже слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24