Луи говорил искренне.
Никки уловил затаенную враждебность, промелькнувшую в глазах Марии, когда он вошел в дом сменить свитер на пиджак. Он вспомнил, что как-то в школе, когда ему приходилось писать небольшие сочинения на тему прочитанных рассказов, он писал об одной вдове, которая считала своего исчезнувшего мужа погибшим и «довольно неплохо устроилась в жизни будучи вдовой». Мария тоже чувствовала себя достаточно комфортно в жизни без него.
«Посмотри правде в глаза. Она не жаждала твоего возвращения. Твоим детям станет только легче, если ты исчезнешь в стиле Джимми Хоффа. Еще больше им бы понравилась красивая естественная смерть, та, которая не требует дополнительных объяснений для внуков... Если бы только вы знали, как все это было близко».
«Ты будешь вечером ужинать? — спросила Мария. — Я имею в виду, что у меня ночная смена, с девяти до девяти. Если хочешь, я что-нибудь приготовлю и оставлю в холодильнике».
«Не стоит».
Он молчал, пока Луи вез его в Манхэттен по Форт-Гамильтон-парквей, через туннель Бруклин — Баттери. В клубе ничего не изменилось. Та же потертая мебель; в глубине помещения за карточным столом так же составлены кресла — все готово для следующей игры; все та же старая кофеварка для эспрессо; по-прежнему заколочена телефонная кабинка.
Разница была лишь в том, что изменилась сама семья. Конечно, все столпились вокруг него, выражали свое почтение, посылали фальшиво-приветливые улыбки. Но он все понимал.
Он был рад, когда подошло время отправляться на улицу Малберри. Марио — хозяин ресторана — вот кто в самом деле был ему рад. Отдельная комната готова и ждет его. Все его любимые прежде блюда, включая макароны. Никки почувствовал некое расслабление, почувствовал, как что-то вроде прежней силы наполняет его тело. Он подождал, пока накроют к десерту — канноли с крепким черным эспрессо — и обвел глазами гостей, заглянув каждому из сидящих двумя ровными рядами («Совсем, как оловянные солдатики») десяти мужчин в лицо. И каждому он кивал, узнавая. Только два незнакомых лица. Одно не вызвало у него подозрений. Второй же был представлен ему как Кармен Мачадо.
Никки внимательно изучал его. Около тридцати. Темные густые волосы и брови. Прямой костистый нос. Он крутится здесь уже 3-4 года. Альфи познакомился с ним в тюрьме, где тот отсиживал за угон автомобиля. Инстинктивно он не вызывал доверия у Никки, и Никки отметил про себя, что должен порасспрашивать Джо, насколько хорошо они его знают.
Его глаза остановились на Джо. Джо, который вышел, отсидев лишь шесть лет и который разгуливал на свободе в то время, пока Никки был вынужден сидеть взаперти. Круглое лицо Джо было все покрыто морщинами, которые означали улыбку, и весь он напоминал только что проглотившего канарейку кота.
Никки вдруг почувствовал жжение в груди. Обильный ужин оказался тяжеловат для его желудка. "О'кей, а теперь выкладывай, что у тебя на уме, " — приказал он Джо.
Джо продолжал улыбаться. «Что касается меня, то я припас для тебя отличную новость. Мы все знаем, как ты относишься к этой сволочи Керни. Так вот, послушай. Есть заказ на его дочь. И это не наша инициатива. Стюбер хочет убрать ее. Для тебя это просто подарок».
Никки подскочил на месте. Охваченный волной ярости, он выместил все на дубовом столе, что есть мочи грохнув по нему кулаком. «Вы безмозглые кретины! — орал он. — Вонючие безмозглые кретины! Это нужно немедленно остановить». На какое-то мгновение он перехватил выражение лица Кармен Мачадо и ему вдруг показалось, что он заглянул в лицо копу. «Остановить это. Я говорю остановить, ясно?»
Страх на лице Джо сменился сочувствием. «Никки, ты же знаешь, это невозможно. Никто не может отменить контракт, уже слишком поздно».
* * *
Пятнадцать минут спустя Никки ехал домой в Бель Харбор, сидя рядом с молчаливым Луи. Его грудь сгорала от боли, которая накатывала волнами, не помогал даже нитроглицерин под языком. Если дочь Керни будет убита, копы не остановятся, пока не навесят это убийство на него. И Джо превосходно знал это.
Он подумал о том, что напрасно предостерег Джо относительно Мачадо. «Никогда этот парень не работал во Флориде на семью Палино, — сказал он Джо. — А у вас не хватило мозгов проверить это, не так ли? Вы идиоты, каждый раз, когда вы открываете рот, считайте, что вы докладываете все прямехонько копам».
* * *
Симус Ламбстон проснулся во вторник утром. Он спал всего четыре часа и даже во сне его не оставляли в покое навалившиеся проблемы. Накануне он закрыл бар в половине третьего, потом почитал газету и тихонько скользнул в постель, стараясь не побеспокоить Рут.
Когда девочки были маленькими, он мог позволить себе поспать подольше, приходил в бар к полудню, потом снова шел домой, чтобы пообедать вместе с семьей и возвращался в бар, оставаясь там уже до закрытия. Но последние годы, когда дела безжалостно и стабильно шли все хуже и хуже, а арендная плата все росла и росла, он уволил бармена и официанток и урезал меню так, что остались одни только сандвичи. Все закупки он делал сам, приходил в бар к восьми или половине девятого и, уже не заходя домой на обед, работал до закрытия. И все равно ему никак не удавалось свести конца с концами.
Во сне его преследовало лицо Этель. Ее глаза, расширенные от гнева. Ее недобрая усмешка, которую он с удовольствием стер бы с ее лица навсегда.
Когда он был у нее в четверг вечером, он вытащил фотографию девочек. «Этель, — он уже умолял, — посмотри на них. Им сейчас необходимы деньги, которые я отдаю тебе. Дай мне передышку».
Она взяла фотографию и долго ее изучала. «Это могли бы быть мои дети», — только и сказала она, протянув ему обратно снимок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84