… Знаешь, что самое удивительное? Здесь, в Польше, я чувствовала себя сербкой. Ну, может быть, хорваткой, но никогда не ощущала себя бессловесной младшей женой из гарема, с паранджой на лице…
– Не преувеличивай. Босния не Ближний Восток.
– Сейчас – да, но что будет завтра?… Ромек бил меня за то, что я не знала, какому Богу молиться. А там, в Боснии, всех стало вдруг волновать, кто как молится… Я потеряла родину из-за этого. В Югославии национальной нетерпимости и в помине не было. Сербы воевали за Югославию, и я думала, что я сербка…
– А потом был подвал Газовщика, – тихо сказал я, – и ты увидела листок бумаги с телефонами…
– Ты заметил? Тогда почему не спросил меня?
– А зачем? Тарновский номер, ты – бледная как смерть… Не нужно быть великим детективом, чтобы понять, чей это был номер…
Йованка облизнула пересохшие губы.
– И ты понял с самого начала?
– Ты меня переоцениваешь. Началось, как и у тебя, с моста. Даже раньше, когда Костас рассказал об окопе Резника, о тампонах… – Я улыбнулся ей. – Вы, боснийские дикари, жутко отсталое племя. Ты и Мило Недич совершили одинаковую ошибку: ни один из вас и не подумал, что Резник могла быть женщиной. Мне это пришло в голову после разговора с девочкой у Аиши. Помнишь, что она сказала? Эмину по ошибке обстреляли сербы. Это случилось между минными полями, а значит, совсем рядом с Печинацем. – (Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.) – Обстреляли по ошибке, подчеркиваю, так она сказала. Ведь девочки Мамы Хагедушич обслуживали обе воюющие стороны…
– Ну?… И что из этого?…
– А то, что раз уж у линии фронта в кого-то стреляют по ошибке… И вовсе не нужно быть призраком, чтобы проскальзывать через сербские посты, нужно быть попросту женщиной. Спрячь винтовку на Главе и спокойно иди через перевал с корзинкой для ягод. А лучше – с мешком, в котором продукты. Костас говорил, что многие женщины ходили через линию фронта и никто из них не вызывал подозрений у ребят Недича.
– И ты подумал, что я сделала свою снайперскую карьеру, прикидываясь Красной Шапочкой?
– А вот это уже не смешно. – (Еще один кленовый лист прилип к стеклу.) – Красная Шапочка могла очень плохо кончить. Тем более такая красивая Красная Шапочка. Уж если такую считают своей, а потом насилуют, остается одно – немедленно убить ее. Только ведь я не тебя имею в виду.
– Не меня?!
На этот раз бывшему детективу Марчину Малкошу удалось удивить свою клиентку. Йованка не моргая смотрела на меня.
– Помнишь, я спросил у Булатовича, какие волосы были у Аны? Он сказал – черные, очень черные… Эмина была блондинкой, Вук Спахович любил контрасты. Его невеста, по слухам, отлично стреляла…
– И я умею стрелять, – выдохнула Йованка.
– Еще как! – подтвердил я. – Я видел тебя в деле на Ежиновой Гурке. Правда, в Боснии девушек, умеющих стрелять, много. Их сотни, если не тысячи. А вот хорошее зрение… Знаешь, это ведь главное у снайпера – хорошее зрение, такое как у тебя…
– Ну говори же, что ты меня мучаешь, – почти простонала она.
– Когда мы уходили от Дороты, я подумал, не оставить ли ей револьвер, но пришел к выводу – не стоит. Револьвером она скорее насмешит солдат, чем напугает. Женщина и с револьвером в руках останется женщиной… И я вдруг вспомнил, как Резник отгонял Костаса звяканьем металла. Просто вспомнил про дурацкое звяканье, не знаю почему, вспомнил и подумал: как-то не по-мужски это… Нашли тебя всю в ссадинах, намазанную жиром. Словно ты лезла через узкий лаз с риском для жизни, протискиваясь. Казалось бы, чего общего… Догадка пришла, когда ты зашивала мою рубаху. Ты сидела ко мне спиной, и волосы у тебя были стянуты зеленым носком… Я нашел тебя в своей квартире, у дивана, на тебе была ночная рубаха и шерстяные белые носки. И через болото ты шла почти голая, но опять же в носках, холера… Резник, как известно, сутками лежал в снегу. И было бы чудом, если б он не отморозил себе пальцы ног…
Я совершенно не ожидал, что Йованка среагирует на мои слова так странно: свернувшись в клубок, она вдруг отвернулась к стене и уткнулась головой в подушку. Я сел на кровать рядом с ней. Рука сама потянулась к ее плечу.
– Ну зачем ты так?… Ведь шесть пальцев осталось, совсем не так мало.
– Уйди, – всхлипнула она в подушку. – Прошу тебя, уйди отсюда, Марчин.
– Не могу, разговор еще не закончен.
– Говорить больше не о чем. Спасибо тебе за все. За в. се, слышишь? И пришли мне счет.
– Я помогал санитаркам, когда тебя привезли в госпиталь. Я снимал с тебя… Нет-нет, не одежду, только ботинки, носки с ног! И увидел… Совершенно случайно, уверяю тебя!
Нос вынырнул из-под подушки. Был он не таким уж и красным, но сомнений не оставалось – гордая боснийка плакала, отвернувшись от меня. Беззвучно, боясь показать свою слабость, плакала, сморкаясь в простыню.
– Кто тебе дал право?! Думаешь, если на блядской горе я была подстилкой, и тебе можно лапать меня?!
– Йованка, ну что за глупости? Я только…
– Я подам в суд на ваш говенный госпиталь. Они не имели права подпускать ко мне чужого мужчину. Или там тоже бордель, как у Султана?
Все-таки трудно кричать на кого-то, глядя в стену. Вскоре Йованка не только повернулась лицом в мою сторону, но и села на больничной кровати.
– Санитарки не виноваты, – мягко сказал я. – Они поверили, что я твой муж. Что же тут плохого, если муж…
– Му-уж?! Ты что, совсем уже сдурел? Ты обманул персонал.
– Тебя я обманывать не буду, – пообещал я. – Ну если только изредка, в день получки…
– Не будет возможности. Гонорар пришлю по почте!
– Ты хочешь сказать, что мы с тобой больше не встретимся? – спросил я с поразившим меня самого спокойствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110