– Давно не говорил по-польски с красивой женщиной.
– И как это понимать? – Я выждал пару минут, прежде чем задать этот вопрос. Нещадно чадивший перед нами БРДМ миновал уже кладбище, а Йованка – как мне показалась – пришла в себя.
– Что именно?
– Те твои слова, что я могу на тебя рассчитывать.
– А ты не знаешь, что такое – рассчитывать на кого-то?
Вдаваться в дискуссию на гуманитарные темы у меня не было ни малейшего желания.
– Ты хотела сказать, что я могу рассчитывать на тебя, если этот мордоворот вытащит из кобуры «стечкина».
Йованка не удостоила меня ответом, сделав вид, что любуется надгробиями за окном. Мы уже выехали с кладбища и проехали сожженную деревню, когда она вдруг сказала мне:
– А что, не было причин для беспокойства?
– Ты думала, Недич заведет нас в лес и пристрелит?
– Я не говорила этого.
– Но так подумала?
– А ты подумал, что это бабская истерика? – Голос ее опасно зазвенел. – Может, у меня и есть проблемы с психикой, но я умею держать себя в руках. И ты действительно можешь рассчитывать на меня в определенных ситуациях!
– Это радует! – сказал я. – Только мы ведь не лезем на Эверест, связанные одной веревкой. Героизм в нашей ситуации совершенно ни при чем. Психуй себе на здоровье, только, пожалуйста, не при мне. И не думай, что я расспрашиваю тебя из любопытства. Чем больше я знаю о тебе, тем лучше для дела, клиент ты мой бесценный.
Она глянула на меня с откровенной неприязнью:
– Сам ты… клиент. А насчет этого Недича… ты ведь не знаешь, о чем мы с ним говорили.
– Ну и о чем же?
Йованка замялась:
– Ну, обо всем… Что мы тут делаем, кто мы… про его собаку, Усташа, говорили. Знаешь, кто такие усташи? Югославские фашисты. – Она вдруг улыбнулась, но как-то очень уж грустно. – Нет, во мне все-таки есть гены уличной курвы. Сержант это сразу понял. Он ведь и вправду думает, что у нас с тобой за деньги…
– Что за деньги?
– Ну, все.
– Вот кретин!
– Но насчет меня он, кажется, не ошибся. Я ведь действительно…
Я дал ей шанс договорить, но она им не воспользовалась.
– Да он попросту бабник, – хмуро заметил я. – Унюхал женщину и сделал стойку…
– Усташ?
– Хмырь в фуражке!.. Он тебе никого не напоминает? Если нет, значит, просто запал на тебя.
– Как это – запал?
– Ну, увидел тебя и заторчал. Понравилась ты ему.
– Ты что, смеешься?
– Честные детективы и боснийские полицейские не шутят.
– Ну ты же не слепой, ты же видишь, как я выгляжу: форменная лахудра, даже не причесалась как следует.
Слепым я не был. Выглядела Йованка на все сто, во всяком случае с моей, дилетантской, точки зрения.
– Ладно, – переключая скорость, подытожил я. – Хорошо поговорили. Слушай, сейчас будет лагерь полбата…
– Полбата?
– Польского батальона, – пояснил я. – Ты помнишь? Была там когда-нибудь?
Йованка растерянно покачала головой:
– Н-не знаю… То есть не помню. Нас туда привезли, когда нашли…
– Нас?! – Я так резко повернулся к ней, что «малюх» едва не опрокинулся. – Кого это «нас»? Ты мне не говорила.
– Ну… ну, извини. Так получилось… И потом, мы ведь так и не поговорили с тобой перед отъездом. – Она заморгала своими черными глазищами. – А я тоже хороша! Плету черт знает что, а про ту девушку и не сказала тебе. Наверное, потому, что ее нет в живых.
Я с шумом выпустил из себя воздух.
– Та-ак! Подбиваем бабки: была еще одна девушка. Вы вместе с ней нарвались на мину, поэтому ее нет в живых…
Йованка энергично замотала головой:
– Не так!.. То есть так, но не совсем… Нас нашли в лесу на горе. Но у нее было легкое ранение, не такое, как у меня. А потом нас привезли в Добой, в клинику, ее сразу же отпустили, и она в тот же день погибла…
За поворотом показался КПП польского гарнизона. Мешки с песком, амбразуры между ними, вяло свисавший с флагштока голубой флаг миротворческих сил. Два часовых в голубых беретах у въезда. Каски, бронежилеты, автоматы «узи»…
– Когда она погибла?
Йованка задумалась.
– Не знаю… Я как-то не задавалась этим вопросом. Нехорошо, конечно… Роман мне говорил, что она не была моей родственницей и что она подорвалась на мине в тот же день. Я и не стала искать свидетелей. Знаешь, я вообще не люблю вспоминать эту историю, нужно было ездить, расспрашивать…
– Не любишь и правильно делаешь, – пробормотал я. – Только теперь хорошо бы нам что-то узнать о ней. Ты сказала: «ездить и расспрашивать». Значит, кто-то в Польше мог рассказать о ней?
Йованка показала рукой на лагерь за колючкой.
– Отсюда нас увезли в Добой. Только не сразу, а когда стемнело. А нашли нас утром… Кто-то из поляков мог разговаривать с ней, она же была здоровая…
– Ясно.
Я остановился за стоявшим перед воротами бронетранспортером.
– Думаешь, твой Ромек сказал тебе правду? Тогда вы еще не были в ссоре. – (Йованка кивнула.) – И он рассказывал, как все было?… А если он тебе не все рассказал?
– А зачем ему врать? – удивилась Йованка. Мой вопрос, похоже, не задел ее за живое. Ну ссорились, ну поколачивал, но чтобы обманывал?! Нет, такого за ним не замечалось.
– Спрашиваешь, зачем? Не знаю. – Я опустил стекло. – Может, твой Ромек и не такой, но посуди сама: девушка, которая была с тобой, чудом остается в живых, ее выпускают из госпиталя и она опять лезет на минное поле?
– Я думала об этом. – Кожа на лбу Йованки собралась в гармошку. – Слушай, а что еще могло случиться с девушкой в тогдашней Боснии? За год на минах подрывалось столько людей…
– Но подорваться в тот же день… Снаряд не попадает дважды в одну и ту же воронку. Короче, не верю я, что твоя подруга, выйдя из клиники, полезла на мины.
– А если она была в шоке? – Лицо у Йованки было растерянное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110