Вместо «стечкина» на свет божий появился хорошо мне знакомый кольт.
– Держите, – протянув мне револьвер, сказал сержант. – Ваши отпечатки пальцев мне больше не нужны, а вам эта штука может пригодиться.
– Вы серьезно?…
– Да возьмите же! – усмехнулся державший револьвер за ствол Недич. – Только не показывайте его вашей… Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но лучше вам иметь туза в рукаве на всякий случай. Она – опасная женщина…
Я взял кольт.
– Что вы имеете в виду, черт бы вас побрал?
– Даже если она ничего не помнит – а это не факт, капитан, – она была на горе. Не где-то около линии фронта, а на Печинаце, то есть в самом пекле. Вы никогда не задумывались, а что она там делала?
– Это была не она, – хмуро возразил я, пряча кольт, как Недич, за спину. – Той девушки с Печинаца уже нет, сержант. От нее осталось только тело и страшные сны…
– И ребенок, – спокойно добавил сержант. – Больной ребенок. Ради спасения своего ребенка мать способна на все.
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– Послушайте, Малкош. Она могла бы и не возвращаться сюда, если б и вправду ничего не помнила. Она теперь другая, она полячка, ваша соотечественница… А если она все прекрасно помнит? Помнит и боится тех, кто помнит ее?… Ту, другую, девушку с Печинаца, как вы говорите? Итак, вы идете на гору, капитан? Как я понимаю, идете один? – (Я не видел выражения его лица, я гладил Усташа.) – Имейте в виду, после окончания войны никто еще не поднимался на Черную Ведьму…
– Потому что незачем было. А мне нужно.
На прощание я вскинул кулак правой руки.
– Малкош! – окликнул сержант, когда я шел по поляне. – Я не знаю, что ты найдешь там, на вершине, но дружески советую: не спускай с нее глаз.
Я махнул ему рукой и ушел не оглядываясь.
Возвращение к милым дамам заняло около часа, большую часть которого я просидел под кустом, ожидая ухода Недича. Не скрою, все это время тлела в моей душе слабая искорка надежды на женское благоразумие. Я надеялся, что терпение моих спутниц лопнет и они уйдут, не дождавшись меня. И они действительно не вытерпели, ушли с бивака, но не к машине, а в другую сторону, то есть искать меня. На шею мне с радостным криком никто не бросился. Более того, мрачная Йованка плюнула в сердцах на мой правый ботинок и выругалась по-русски так, что у меня уши завернулись в трубочки.
– Где тебя черти носили, Малкош?
Я хотел отшутиться, сказать, что черти носили меня к девочкам Мамы Хагедушич, но Йованка, стиснув кулаки, так смотрела на меня, что правда сама сорвалась с грешного моего языка:
– Я встретил Мило Недича неподалеку.
– Что?!
– Ладно, потом, по дороге. Нужно уходить отсюда, и как можно скорей… Слушайте, может, кто-то из вас передумал?
Лучше бы я не говорил этого.
– Ну и гад же ты, пан командир! – покачала головой юная златовласая ведьма, переглянувшись со своей чернявой товаркой. – Мы ждем, переживаем, не знаем, что и подумать, а он…
Одним словом, вскоре мы пошли. Впрочем, «пошли» не совсем точно сказано. Путь до поляны мои очаровательные амазонки проделали ползком, на коленях и на полусогнутых. Возражений и протестов подчиненных я, разумеется, не слышал, потому как на ушах у меня были наушники, а в руках миноискатель. Еще с километр мы быстрым шагом шли через старую дубовую рощу. По дороге я рассказал спутницам, как нарвался на сержанта. По-военному кратко, тезисно, без ненужных подробностей. За рощей начались густые заросли лещины, потом кусты вдруг расступились и впереди открылся широкий, совершенно открытый луг в коровьих лепехах, а за ним, метрах в трехстах, мы увидели бронетранспортер.
БТР стоял на шоссе, точнее, на той самой, пропади она пропадом, дороге, которая вела на перевал и где сержант Мило Недич впервые возник на нашем пути. Я достал из рюкзака бинокль.
После минутной рекогносцировки я констатировал:
– Совершенно ясная и безусловная холера! Только их нам и не хватало для полного счастья.
– Поляки? – выдохнула Йованка.
– Они самые.
В этот момент вставшее уже солнце ослепительно отразилось от оптики моего соотечественника, стоявшего на броне боевой машины. Я успел завалить в траву привставшую на коленях Йованку. Причем совершенно необъяснимым образом она оказалась на спине, а я на ней сверху, уткнувшись лицом в ее пышный бюст. Подняв голову примерно через минуту, я нарвался на взгляд черных недоуменно вытаращенных глаз.
– Тебе что, плохо?
– Хорошо, – пробормотал я. – То есть, по правде говоря, ничего хорошего… Похоже, и ребята Ольшевского горят желанием встретиться с нами.
– И что из этого… – начала было Дорота и осеклась. Она выхватила у меня из рук бинокль и припала к нему. – Сержантик… Симпатичный. А вот и второй вылез, с автоматом… – Она шумно вздохнула. – Круто! Что за оглобля у них на башне?
– Крупнокалиберный пулемет, – сказал я. – Сматываться нужно отсюда, мои дорогие.
– Выходит, за нами охотятся? Класс! – восхищенно воскликнула обладательница самых голубых очей на свете. – Крупнокалиберный, Йезус-Мария!.. А он еще не хотел брать нас с собой!
Остановился я, когда под ногами захлюпало. Я сел на высокую кочку и начал стягивать башмаки.
– Будешь мыть ноги? – удивилась Йованка, когда я засунул в рюкзак снятые носки.
Я протянул ей парочку пластиковых мешков для мусора:
– Раздевайтесь, мои красавицы.
– Догола? – взвизгнула Дорота.
В рюкзаке нашлись мешки и для Супердвадцатки.
– Впереди вода, – пояснил я. – Не дай бог, если промочим верхнюю одежду и обувь. Через болото пойдем налегке и босиком…
– Откуда оно взялось здесь? – Лицо Йованки не покидало выражение растерянности.
– Болото?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110