А сержант Мило Недич словно задался целью озадачить меня. На этот раз в ход пошли не слова, а действия. За моей спиной раздался сухой костяной треск. Давясь проклятиями, Недич вырвал из груди лежавшего на топчане скелета заостренный книзу кол и принялся яростно топтать откатившийся в сторону череп, из глазницы которого торчали ножницы.
– Я ведь обещал, обещал, – топая тяжелыми башмаками, рычал сержант. – Обещал кое-кому растоптать его пустую, безмозглую черепушку!
Скелет, который стал причиной столь бурной ненависти серба, был в отличие от всех прочих в одежде. Мужской скелет. На нем были камуфляжная куртка и кальсоны. Правой рукой неизвестный сжимал армейский тесак. Рядом с ним лежали сжавшиеся в клубок останки длинноволосой женщины. Руки были связаны проволокой. Она подложила их под щеку, как делают сладко спящие дети. Но, пожалуй, больше всего меня поразила простыня, которой был накрыт топчан: где ее не залила кровь, она была идеально белой. Больше всего крови было под головой женщины.
– Он перерезал ей шею, – пояснил сержант. – Должно быть, услышал шум, поднял голову. Тут ему всадили в глаз ножницы… Или тот, которому размозжили башку, поднял тревогу…
– Не совсем так, – сказала Йованка. – Столбики из кровати пришлось выламывать. Этот в кальсонах не мог не услышать шума. Скорее всего он только собирался поразвлечься, снял штаны, начал стягивать с себя гимнастерку… Ножницами ударила его та, которую он… – ее голос дрогнул, сорвался, – которую он зарезал…
Недич поднял с пола парикмахерский инструмент.
Я с сомнением покачал головой:
– Такой штукой и убить-то трудно…
– Тем более самого Резника, – кивнул Мило Недич. – Это он, гад. Девушкам крупно повезло…
– Резник?! – До меня не сразу дошли слова сержанта.
Брезгливо морщась, Недич тряхнул гимнастерку убитого. Из нее выпала записная книжка с цветочком на обложке. Присев, сержант принялся перелистывать испещренные записями страницы.
– Секторы огня… расстояние… поправка на ветер. Надо же, даже математические формулы!.. Сплошные сокращения, но, похоже, он фиксировал каждого проходившего по дороге человека. Ну и тех, кого убил, разумеется. – Мило захлопнул книжку. – Помните «макмиллан», из которого застрелилась Савка? Это его винтовка. Три выстрела – три трупа. Двенадцать и семь десятых миллиметра. Любое ранение смертельно.
Похоже, все сходилось. Карабин убитого у лаза взяли девушки, которых мы нашли в коридоре. У гиганта секса, кроме ножа, ничего при себе не было. Кстати, пояс с пустыми ножнами висел на табурете. Третьего убитого девушки оттащили в угол пещеры. С него не успели даже снять автомат. Он лежал, наскоро прикрытый тряпьем, с «калашом», зацепившимся за локоть.
– А этого грохнули из винтовки Резника. – Недич плюнул в угол. – Было так: он бросил гранату, вбежал в помещение через двери – он, должно быть, дежурил у них, – вбежал и начал стрелять по всему, что движется, стрелял до тех пор, пока ему не всадили в спину крупнокалиберную пулю. Вон оттуда. – Он показал рукой на топчан зарезанной. – Кто-то из выживших схватил эту чертову пищаль и выстрелил. Может быть, Савка…
Йованка резко мотнула головой и скрылась в стенной нише. Вышла она оттуда с большой гильзой на ладони.
– Ну все ясно, – недовольно поморщился сержант. – Сначала она убила ножницами Резника, а девушки забили палками другого. Потом появился вдруг третий с гранатой и автоматом, С винтовкой Резника она спряталась в нише, потом выстрелила. Потом она бегала по залу, смотрела, кто выжил, перевязывала раненую… Ну а потом пошла к сифону. Одна… Впрочем, не знаю, не уверен.
У меня не было четкой версии случившегося. Того, с «Калашниковым», вряд ли смогла бы оттащить в угол одна девушка: слишком здоровый был мужик. И зачем, после того что он натворил? Было бы понятней, если б его порезали на мелкие куски, если б всадили в него, уже мертвого, целую обойму… Нет, явно не сходились концы с концами. И выжить, по моим прикидкам, должна была не одна, как минимум две девушки… И та из них, что перевязывала раненую, намоченным в крови пальцем написала на ее простыне: «Держись. Мы вернемся. Сука».
– Слушай, а что значит «сука» по-сербохорватски? – спросил я Йованку.
– То же самое, что по-польски, – севшим, хрипловатым голосом ответила думавшая о своем пани Бигосяк.
Я прислонил голову к стволу дерева и… провалился. Разбудил меня голос Йованки, тихий, словно бы не ей принадлежащий. Светило закатное солнце. Мило, усмехаясь чему-то себе под нос, копался в сумке Савки Недельковской.
– А?… В чем дело? – с трудом просыпаясь, пробормотал я.
– Я порвала твою рубаху, попробую заштопать.
Недич протянул ей клубок ниток.
Разорванная пополам толстая фланель пострадала на обратном пути меньше, чем моя хлопчатобумажная футболка, но пуговицы пообрывались все. Йованка пришивала левую часть рубахи к правой быстрыми, грубыми стежками.
– Куда пойдем? – спросила она сержанта. Недич откручивал оптический прибор с американского карабина.
– Я здесь не начальник… Спроси у капитана.
– Вернемся к пещере с техникой, – решил я. – Может, мы что-то проглядели…
Я взглянул на Йованку и невольно вздрогнул. Ни разу я не видел ее такой… потерянной, что ли. Вот теперь можно было поверить, что свою амнезию она не выдумала.
– Не знаю, стоит ли. – Йованка наморщила лоб. – Возвращаться – не к добру…
– Но я-то ведь не возвращаюсь, – вставая, сказал Мило. Усташ радостно взвыл. Сержант небрежно пнул ногой стоявший на сошках «макмиллан». – Эту штуку теперь только в утиль. Это уже не снайперская винтовка: оптика повреждена… Пойдемте, пани Бигосяк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110