В общем, прокачал я все это в голове и решил – была не была!
– Ладно, – говорю, – пошли, дядя. Руку дай только.
Ну, он мне руку протянул, я за нее взялся, сам встал, а его аккуратненько так на пол уложил – и финкой по горлу. Живучий, гад, оказался – схватился за свою железку и вытащил ее до половины. Но все равно сдох как миленький.
Я доску отодрал, наружу выглянул, смотрю – прямо подо мной бордюрчик, а на нем какая-то уродина каменная примостилась, крылья растопырила и скалится. Ну, думаю, данке шен вам, господа архитекторы. Это ж не пташка, это ж натуральный дом отдыха у дороги. Санаторий.
Сполз я этой пташке на спину, осмотрелся, перелез через нее, за когти на лапах зацепился, повисел – до земли метра три оставалось – и спрыгнул. Приземлился хорошо, ушел в перекат, вскочил, зыркнул по сторонам – никого – и ходу. И назад обернулся только на пригорке.
Ежкин кот! Эта психушка, из которой я так лихо драпанул, оказывается, в замке расположилась. Ну и замок они выбрали себе под стать. Весь черный, зубчатый, несимметричный какой-то. Я, конечно, настоящие замки только на картинках видел, вблизи пока не доводилось, но очень уж неправильный он был. Нехорошее место.
Может, я бы на него и дольше пялился – ноги сами понесли. Но все равно, отпечатался в голове, как на фотопленке. Ладно, думаю, тем лучше. Таких уродов во всем мире наверняка раз-два и обчелся. А уж специалисты сразу скажут, где эта штука находится. И будет вам тогда, ребята, дружеский визит в лице бомбардировочного полка. Камня на камне не останется.
Километра два я по лесу прорысил, гляжу – ручей. Я в него – и рванул себе против течения. Прошлепал еще метров семьсот – и на валун, оттуда – на дерево и в крону, повыше. Тут как раз и собачки брехать начали.
Я на дереве поудобнее утвердился, к коре прижался, вторым стволом прикидываюсь – и выглянул осторожненько. Как раз первый пес показался.
Ну, доложу я вам, и зверюг они тут развели. Ростом с теленка, черный, словно сажей вымазался, на шее ошейник шипастый, в пасти клыки – с палец, пена клочьями летит. Та еще тварь, обычная фрицевская овчарка против нее – щенок недоделанный.
Страховище это мимо пронеслось, за ним еще два таких. Я уж было вздохнул, как вдруг слышу – топот. Хозяева собачьи пожаловали.
Ну, эти ребята явно в музее первыми отоваривались. Трое, на вороных конях и с ног до головы в черную броню заделаны. У седла меч приторочен, и плащи за спиной, словно знамя развеваются. И все черное. Явно эсэс какие-нибудь сдвинутые – заскок у них на этом цвете.
Проскакала эта троица вслед за собачками. Я еще полчаса на дереве поскучал, послушал – нет вроде, не возвращаются, – слез и наддал так, что только пятки засверкали. Такой марш-бросок выдал – любо-дорого. А что? Мешка за спиной нет, автомат тоже к земле не тянет, только и успевай ноги подставлять.
Отмахал я так еще пяток верст, чувствую – притомился. Но вроде оторвался, лая не слышно. Вообще ничего не слышно.
И только сейчас я соображать начал – странный какой-то лес. Обычно, когда по лесу идешь, нет-нет да и цвикнет птаха какая. Даже когда ломишься напролом, словно лось раненый, звук какой-то всегда есть. А тут даже ветра в кронах нет. Нехорошая тишина. Мертвая.
На фронте такая тишь только перед большим боем бывает.
У меня от этой тишины сразу мурашки по спине забегали. Пакостное ощущение – идешь и не знаешь, где тебе на голову кирпич свалится. А то и чего похуже.
Деревья тоже непонятные какие-то. Ни берез, ни сосен – вроде бы дерево как дерево, а что за дерево – леший знает. Первый раз такие вижу.
И погода странная. Лето сейчас, тепло, а солнца не видно. Но муторность на душе такая, словно в самую распоследнюю осеннюю распутицу весь артполк на горбу тащишь.
Одно ясно – на Украину это не похоже. Тогда где я?
Я щетину поскреб – нет щетины. Как вчера вечером перед выходом побрились – вот за сутки и отросло. Хотя – если сразу с того болотца на аэродром и в самолет – запросто могли за пару часов к черту на кулички уволочь. Вот и гадай теперь, старший сержант, куда тебя занесло.
Румыния? Польша? Югославия? Венгрия? Черт его знает. Может, даже и Германия.
А потом я на деревню вышел.
Деревня как деревня. Домов тридцать в ней. Было. По одной стороне улицы дома целехонькие, а с другой – печки черные да головешки.
Ну, этого-то добра я навидался предостаточно. Даже удивился – чего ж они половину-то деревни целой оставили. Спугнули их, что ли? Кто? Неужто и в этих краях партизаны водятся?
Домики, правда, тоже незнакомые. Не избы деревянные и не хаты – у хохлов, я заметил, самая последняя мазанка обязательно в белый выкрашена. А тут – серый.
Гляжу я на эту деревню – и чувствую, как на загривке волосы потихоньку шевелиться начинают. Ой, думаю, товарищи родные, что-то здесь глубоко не так.
Сколько мы мимо таких вот деревень сожженных ходили – никогда такого не было. Ну, поначалу, конечно, за глотку брало, и такая злоба кипела – попадитесь, гады, только. А потом притерпелись. Тем паче – не «языков» же нам резать.
А тут – как будто то зло, которое здесь разгулялось, никуда не ушло, а прилегло в сторонке и дремлет, до времени.
И комок к горлу подступает, мерзкий, как немецкий паучий шрифт.
Ну, к предчувствиям в нашем деле прислушиваться, конечно, надо, но только одним ухом. А то можно и вовсе за линию фронта не ходить. Ой, робяты, чегой-то у меня сегодни прядчувствия нехорошая, да и встал я не с того лаптя. Может, не пойдем за «языком»?
Что на такое капитан ответит? Правильно. Хорошо, если только матом обложит.
В общем, скатал я все эти страхи и запихнул поглубже. А потом поднялся и пошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20