– спросил Маркус.Поль Рено, помедлив немного, нехотя выдавил из себя:– Да, безусловно… Пишущая машинка стучала.– Ребенок был зарегистрирован в Бюро записи гражданского состояния только семнадцатого июня, то есть спустя десять дней после рождения…– Мария-Тереза нарочно медлила с регистрацией, она надеялась, что я появлюсь, и тогда… В общем, она не хотела давать ребенку свое имя, потому что тогда он будет признан незаконнорожденным. Она хотела дать ему мою фамилию, но появился полицейский чиновник, и ей ничего иного не оставалось, как записать ребенка под своей фамилией.– Это произошло до того, как ты к ней заявился?– Да. Она была очень несчастна. «Мальчик носит мое имя, – сказала она, – но это можно исправить. Если мы поженимся и ты признаешь ребенка, фамилию можно изменить». И тогда я заявил, что об этом не может быть и речи.– Что она ответила тебе?– Стала плакать. Она уверяла меня, что сразу после регистрации брака подаст на развод, только бы ребенок получил мою фамилию… Она очень страдала из-за того, что мальчик будет незаконнорожденным. Она все время рыдала и умоляла меня: всю жизнь окружающие будут попрекать его, высмеивать и унижать…– Что потом?– Я ушел.– В котором часу?– В пять… или в шесть.– Так в пять или в шесть часов?– Скорее, в пять.– Какой день это был?– Не помню.– Может быть, это было воскресенье или?.. – Нет, пятница. Это была пятница.– Пятница, двадцать первого июня.– Может быть. Сейчас уже не могу сказать точно. Маркус вытащил из папки другой листок.– Это акт о смерти. Согласно записи, Мария-Тереза умерла в пятницу, двадцать первого июня, отравившись газом. Между семью и восемью часами вечера.Поль Рено, опустив плечи, скорчился на стуле. От его былой элегантности не осталось и следа.– Я спрашиваю себя, была ли какая-то связь между моим посещением и самоубийством. Наверное, да. Девушка покончила с собой, потому что я расстался с ней.– Возможно… – процедил Маркус. Он достал еще одну бумагу.– Это заявление консьержки дома, где жила девушка. Знаешь ли ты эту женщину?– Нет, не думаю, чтобы я когда-нибудь ее видел.– Ты сам снимал эту квартиру? Я имею в виду: ты предварительно осматривал ее?– Да. Но контракт был составлен на имя Марии-Терезы.– В таком случае ты должен был видеть консьержку.– Возможно. Я встречал там разных людей. Я ездил туда с представителем агентства, которому принадлежал этот дом, у него был ключ, и он показал мне квартиру.– Эта женщина свидетельствует о том, что видела тебя там два раза: первый раз, когда ты приехал посмотреть квартиру…– Может быть, она и была среди людей, мелькавших там… Я не обратил на нее внимания.– …И второй раз – в пятницу, двадцать первого июня.– Возможно.– Женщина говорит, что в тот день, двадцать первого июня, ты был у Марии-Терезы и выбежал от нее как сумасшедший. Шум твоих шагов привлек ее, и она посмотрела в окошечко, в которое и увидела тебя. Почему у тебя был такой вид?– Каждый человек кажется сумасшедшим в такой ситуации. Я же рассказывал тебе, что она без конца рыдала и все повторяла, что ребенок станет незаконнорожденным, из-за чего они оба будут всю жизнь страдать.– Я допускаю, что тебе было не по себе, когда ты уходил от нее. Но почему ты так мчался?– Мчался… Эта женщина преувеличивает. Маркус, держа бумагу перед собой, начал читать:– «Он промчался через вестибюль, волосы у него были растрепаны, глаза дикие, заметив меня в окошечке, он очень испугался и выбежал на улицу».– Хватит, хватит! Эта женщина нагородила Бог знает чего!– Ты что-то темнишь, – сказал Маркус. – Сначала по собственной воле приходишь к девушке, а потом мчишься от нее со всех ног. Когда ты к ней шел, ты ведь мог заранее представить, что тебя ждет. Ты понимал, что она заговорит о женитьбе, и уже знал, что ты ей ответишь: ты на ней не женишься и ребенок будет записан внебрачным. Ты знал все, так что для тебя в тот день не было ничего неожиданного. Что же заставило тебя так поспешно ретироваться? Меня не покидает мысль о том, что случилось нечто необычное, чего ты не ожидал. Тут было совсем не то, к чему ты был готов, а что-то другое. Хотел бы я знать, что именно…– Марк, уж не думаешь ли ты, что я убил ее? Ведь ты именно к этому клонишь…На лбу у Поля Рено выступил пот.– Прошу тебя! – умолял он. – Поверь мне! У твоих подозрений нет никакой почвы! Зачем мне надо было говорить девушке, что я на ней не женюсь, если я задумал ее убить?– Какая чепуха!– Почему?– Откуда мы знаем, сказал ли ты девушке, что не женишься на ней…– Но я сказал ей об этом!– Это ты так говоришь!– Да, пожалуй, ты прав, – прошептал Поль Рено.– Я полагаю, в комнате не было свидетелей, которые могли бы подтвердить твои слова?– Нет. Мы были одни.– По словам консьержки, она видела тебя внизу около половины седьмого.– Нет, неправда!– Откуда ты это знаешь?– Я хотел сказать… я не думаю, что было так поздно. И откуда эта женщина могла так точно знать время? И помнить все спустя девять лет? – спросил он недоверчиво.– А ее не сейчас спрашивали.– Когда же?– Девять лет назад.– Я не знал, что тогда велось судебное расследование…– Ты уверен, что тебе нечего больше добавить, Поль?– Абсолютно ничего! Я все сказал. Я поговорил с Марией-Терезой и ушел, а она после моего ухода покончила жизнь самоубийством. У вас есть какие-то сомнения?– Есть сомнения в том, покончила ли она в действительности самоубийством.– Что ты хочешь этим сказать? Она умерла от отравления газом, – твердо сказал Поль Рено. – Открыла газовый кран.– Кто-то открыл газовый кран, это верно.– Кто-то?! Она сама!– Как я уже говорил, по этому поводу существуют разные мнения.– Какие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33