– Хоть вспомнили бы старые времена. Я же знал ее с детства… Черт побери, иногда эта работа вовсе не доставляет удовольствия.
– Газовая камера тоже не доставляет удовольствия, – уточнил Лабони, имея в виду способ приведения в действие судебного приговора к смертной казни за преступления.
– Да, там мало приятного. – Вынув из кармана джинсов пачку жевательной резинки, Коуди развернул одну пластинку.
– Не жуй эту дрянь в моей машине.
– Да это же жевательная резинка! – удивился Коуди.
– В моей машине нельзя курить, есть и пить!
– Чем же жевательная резинка повредит твоему драгоценному пикапу? – оскорбился Коуди.
– Не хочу, чтобы в моей пепельнице остались бумажки и жеваное дерьмо.
– Да я выброшу все это в окно!
– В моей машине нельзя жевать! – рявкнул Лабони. Обиженно вздохнув, Коуди спрятал пачку в карман и скрестил руки на груди.
Они проехали несколько миль в полном молчании. Потом Коуди задумчиво проговорил:
– Надо же, Джуди назначила встречу в Эврика-Спрингз! Я и не думал, что она такая умная.
Лабони улыбнулся. Он вовсе не считал Джуди умной. Выследить ее и ту сладкую парочку – адвоката и блондинку – оказалось очень просто. К тому же эта дура Джуди и машину свою припарковала на одной из стоянок отеля, где назначила встречу, да еще в самом укромном уголке, будто действовала заодно со своими преследователями. Им без особого труда удалось незаметно вскрыть ее машину и забраться в салон.
– Думаешь, никто не найдет ее тело? – Коуди почесал локоть.
– Если и найдут, то очень нескоро, – ответил Лабони. Вода в реке стояла высоко, и парни как следует нагрузили тело камнями.
– А когда найдут, то что?
– Ничего, к тому времени рыбы уже съедят все лицо.
– А если найдут и опознают ее машину?
– Коуди, ты слишком нервничаешь. Это не пойдет тебе на пользу.
Скрытый смысл его слов сразу дошел до тугодума Коуди, и он тут же заткнулся. Никогда еще Коуди не задавал так много вопросов, и сегодня это случилось только потому, что ему до сих пор ни разу не случалось убивать женщин. Лабони и сам впервые убил женщину, и это доставило ему особенное удовольствие. Вместе с Джуди он убил миф о сексуальной власти, которую женщины якобы имеют над мужчинами. Что же до самого Лабони, его сексуальные пристрастия стали гораздо сложнее, чем в юности.
Кроме того, убить Джуди было необходимо. Она слишком много знала, слишком сильно горевала после смерти Лютера. Эх, надо было и ее тогда убить вместе с ним!
Чтобы Эдон решился отдать приказ убрать Джуди, потребовалось появление в Кодоре адвоката и шлюхи из Бостона. Эдон трясся над своей высохшей женой и вообще всегда позволял женщинам руководить собой. Хорошо, что Лабони никогда не уступал чувству жалости.
Был еще один человек, от которого уже давно следовало избавиться, – этот чертов идиот Холлиз, но Эдон все не решался на это. Ничего, Лабони сам все сделает как надо.
Барбара Мобри сидела на веранде дома, уставившись в пространство почти невидящим взором. Только что прошумел короткий весенний дождь, и теперь на западе появилась слабая радуга. Небо снова стало синим, по нему плыли легкие, позолоченные солнцем перистые облака.
Эдон остановился на пороге, грустно любуясь хрупкой женой. В косых лучах солнца ее кожа казалась прозрачной.
Почувствовав присутствие Эдона, она тихо сказала:
– Взгляни на небо, оно похоже на картинку из книжки сказок, правда?
Барбара сидела в светлом плетеном кресле, поджав под себя ноги. Эдон подошел к ней и поставил на столик бокал со слабым коктейлем. Себе он сделал гораздо крепче.
Эдон взглянул на небо. Оно показалось ему вовсе не таким уж сказочным, как Барбаре. Легкие облачка были всего лишь сгущением водяного пара, радуга – следствием действия физического закона преломления света в разных средах, и так далее. Но Барбару очаровывало все это.
– Почему бы тебе не нарисовать это небо? – мягко предложил он. – Ты давно не рисовала, а когда-то очень любила это занятие.
– Ах нет, я больше не могу рисовать, у меня нет вдохновения…
Прежде Барбара неплохо писала маслом и даже делала копии картин известных художников, но после той страшной катастрофы, в которой она потеряла брата и ребенка, влечение к творчеству безвозвратно пропало.
– Холлиз всегда рисовал гораздо лучше меня, – сказала Барбара. – Как ты думаешь, где он теперь? С ним все в порядке?
Холлиз всегда жил рядом с Барбарой, заботился о ней, играл, когда она была ребенком. Она тоже очень заботилась о нем – впрочем, как и обо всех слабых и ущербных. Эдон был готов своими руками убить кухарку, которая проболталась Барбаре о внезапном исчезновении Холлиза из дома для престарелых.
– С ним ничего плохого не случится, не волнуйся, – солгал Эдон. – Но его надо будет отправить в какое-нибудь заведение с более строгими порядками, чтобы за ним как следует присматривали. Мне очень неприятно говорить об этом, но ведь Холлиз может снова сбежать, а это слишком опасно для такого человека, как он.
– Бедняжка Холлиз, – вздохнула Барбара. – Он был всегда так добр ко мне. Когда-то давно разговаривал со мной. Вот если бы теперь он снова заговорил, это помогло бы…
Эдон кивнул, хотя знал, что именно полное молчание, принимаемое всеми за немоту, до сих пор спасало Холлизу жизнь. На самом деле он не был немым. Просто перестал разговаривать со всеми, кроме самых близких родственников, когда был еще подростком. Когда убили Лютера, говорить ему стало не с кем, и это было его спасением.
Барбара взяла бокал, поиграла с ним, но так и не поднесла к губам.
– Выпей хоть пару глоточков, – попросил ее Эдон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82