Узкий переулок позади дворцовой стены, потом площадь Большой Мечети, а там – по крышам, короткой дорогой, наперерез к северной стене. Лела летела, как птица, перепрыгивая через невысокие каменные ограды крыш, переступая через тела спящих. Луна уже зашла, но Лела угадывала дорогу и в полутьме. Огромный купол и минареты Большой Мечети остались позади, она бежала уже по домам Индусского квартала. Перепрыгивая с крыши на крышу, она спустилась на узкую немощеную улицу. Христианская церковь, казармы, переулок Трубачей, – вот она уже возле городской стены. В темноте перекликаются ночные дозоры.
– Кто идет? – сторожевой патруль шагает ей навстречу. Лела останавливается. Ее не пропустят дальше: она не знает пароля этой ночи. Она не дойдет. Лела прижимает руку к сильно бьющемуся сердцу. Патруль подходит ближе, начальник патруля поднимает свой маленький фонарь и освещает лицо Лелы. Но свет фонаря ложится и на лицо начальника, и Лела узнает серые блестящие глаза и слегка тронутые оспой знакомые худые щеки Чандра-Синга.
– Чандра-Синг!.. Веди меня на бастион к отцу! Важные вести, Чандра-Синг!..
Чандра-Синг не спрашивает ни о чем, патруль молча раздается в стороны, Чандра берет Лелу за руку и ведет. У подножия бастиона, на земляном подъеме, выстланном камнями, стоит охрана. Чандра-Синг говорит пароль, и их пропускают.
Отец спокойно слушает Лелу.
– Что ж, я хорошо выбрал своего лазутчика, дочка, – усмехается отец. – Садись на камешек, посиди, времени у нас много.
– Что ты, отец!.. Старик уже давно спустился, он уйдет на ту сторону. Ты не знаешь, как хитер старик.
– Я знаю, как хитры подземные переходы. Старик небыстро идет под землей и куда бы ни повернул, всё равно придет к бастиону.
– Клали мины при Виндхам-саибе, знаем, – хрипит Шайтан-Ага, подмигивая Инсуру.
Оба спускаются вдоль внутренней стороны бастиона, обращенной к городу, и исчезают в провале между камнями.
Проходит много времени, уже бледнеет небо на востоке, когда Инсур с товарищем возвращаются наверх.
Инсур несет кого-то на одной руке, перехватив у пояса, и бросает на землю, как куль тряпок.
– Обыщите его! – говорит Инсур.
В поясе у человека крепко завязан свернутый в трубку и дважды запечатанный лист голубоватой персидской бумаги. Инсур ломает печать.
«… Поверь мне, генерал-саиб, звезда моей души, поверь в чистоту моего сердца… Разве твоя королева не была и моей повелительницей долгие годы?.. Смиреннейший из слуг Виктории-ханум, я за счастье почитаю вернуть себе ее прежнюю милость. По первому твоему знаку, генерал-саиб, я готов открыть солдатам королевы подземный ход из моего дворца под Кашмирские ворота»…
Инсур опускает руку с письмом. Он бледен.
Письмо шаха генералу Вильсону!..
Вслед за письмом из пояса сыплются золотые монеты. Старик бросается их подбирать. У него трясутся руки, настоящие слезы текут из больных, изъеденных язвой глаз.
Рунджит, старый сержант, с презрением глядит на него.
– Так вот кому платит свое золото тощий саиб, – говорит Рунджит.
Глава тридцать восьмая
ИЗМЕНА ВО ДВОРЦЕ
– Намак-Харам!.. Измена!.. Измена во дворце!.. Сам Бахадур-шах предался ферингам!..
– Измена!.. Шах Дели хочет обойти повстанцев. Он засылает письма во вражеский лагерь!..
Сипаи бегали по мраморным залам дворца, потрясая оружием:
– Где они, советники Бахадур-шаха?.. Изменники, ломающие братскую соль!
– Предателям не будет пощады!..
– Я вырву им глаза, сынам бесчестных матерей!.. – кричал, тряся кривой саблей, Лалл-Синг.
Сипаи метались по дворцовым покоям, среди раскиданных подушек, перевернутых жаровен, испуганных слуг.
Черный евнух-африканец, с желтыми крашеными волосами, в оранжевой повязке на бедрах, с ног до головы натертый пахучим маслом, лег на пороге женской половины.
– Нельзя! – жестом показывал евнух.
Лалл-Синг, взяв за скользкое от масла плечо, откинул евнуха в сторону и брезгливо вытер руку о широкий пояс.
– За мной, сипаи! – сказал Лалл-Синг.
На женской половине они нашли Бахадур-шаха, трясущегося от страха, в шальварах и кисейной чадре его жены. К шаху приставили стражу. Его и Зейнаб-Махал, старшую из шахских жен, заперли в дворцовом подвале.
Мирза-Могул, сын шаха, надменный, грузный, в парчовом халате, в белоснежной чалме, вышел к повстанцам из своих покоев.
– Прочь отсюда, сипаи! – сказал Мирза. – Кто дал вам право распоряжаться во дворце шаха?
– Молчи, сын ехидны! – ответил ему Лалл-Синг. – Ты тоже готов был открыть ворота саибам, чтобы спасти свою шкуру.
– Они все рады продать нас чужеземцам, трусы! – закричали сипаи.
Мирза ругался, грозил, – его потащили и заперли вместе с отцом.
Сипаи обыскали дворцовые пристройки. Вся шахская челядь попряталась, советники и министры сбежали.
Сипаи поставили свою охрану у всех ходов и выходов огромного дворцового здания.
В башне Селимгура – древнего пятиугольного форта на речном островке, посредине Джамны, – засел Чандра-Синг со своим отрядом.
– Водяная мышь не проскочит здесь, не то что саиб, – сказал Чандра-Синг.
Отряд вооруженных горожан прошел дозором по Дарао-Гяндж, по Шайтан-Пара, по Конному Базару, по всем кварталам города.
Отряд задержал нескольких дервишей, бродячих фокусников, храмовых нищих.
Ко всем воротам крепости встала двойная охрана.
Город притих. Город готовился к штурму.
Молчаливы и суровы стали улицы Дели.
Прежние споры утихли. Индусы и мусульмане объединялись перед лицом близкой опасности.
Окна домов закладывали мешками с песком.
Из Арсенала вытаскивали уцелевшие пушки и поднимали их на городскую стену. На перекрестках больших улиц устанавливали батареи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73