Она в ответ вымученно улыбнулась.
– Ты не веришь, до сих пор не веришь, что мы с тобой сестры? – спросила я в лоб.
– Трудно не поверить, глядя на наше фото… – тихо произнесла она.
– Я понимаю, что ты сомневаешься. Мы с тобой такие разные… Хотя ведь мы чувствуем друг друга очень хорошо, несмотря на всю разницу… Ты сама мне сказала однажды – помнишь? – что тебе меня не хватает. И мне тебя не хватает, Шерил. Именно поэтому я думаю, что мы сестры, не только из-за нашей внешней похожести… А разница между нами – это из-за того, что ты – американка, а я – русская. Разное воспитание, разная культура, разный менталитет…
Я замолчала. Что я могла еще добавить?
Шерил тоже молчала, уставившись на нашу фотографию. Только мое плечо ощутило легкую дрожь ее плеча.
– Моя приемная мать была против моего отъезда в Европу, – заговорила она наконец. – И когда она поняла, что не сможет этому воспрепятствовать, она сказала: «Я с самого начала знала, что ты никогда не станешь настоящей американкой…»
Я подождала продолжения, но его не последовало. Тогда я спросила осторожно:
– И какой вывод ты делаешь из этого?
– Никакого.
Шерил сцепила руки, чтобы я не заметила, как они дрожат.
– Просто ты заговорила о разнице менталитетов… Не такие уж мы разные, – добавила она.
Конечно, не такие уж мы разные. Только я не об этом спрашивала. Я хотела понять, почему Кати произнесла эту странную фразу… Но давить на Шерил я не стала. Она и так уже вся тряслась на нервной почве.
Лично я нормальна до невозможности, у меня крепкие нервы, и, хотя я человек эмоциональный и даже местами сентиментальный, я все-таки голову не теряю и подхожу ко всему трезво. Конечно, вы можете сказать, что меня жизнь не трепала, потому и нормальный. И ошибетесь, потому что вы еще не дочитали и не знаете, как меня потрепала жизнь. Я бы даже сказала – поколотила. И едва не убила…
И все равно – я нормальна. У меня не бывает депрессий, то есть бывают, но я умею управлять собой. Собственно, для меня нормальность и состоит в умении собой владеть и не давать разгуляться своей психике, вытеснив с жилплощади ее сожителя – разум. Люди, не владеющие собой, у меня вызывают недоумение. Я нахожу их либо больными, либо распущенными. Первое вызывает у меня жалость, второе – презрение, и во всех случаях они мне малосимпатичны.
Но глядя на Шерил, на то, как затряслись ее руки и задрожали ноги – да-да, прямо так и задрожали, аж коленки задергались, – я почувствовала умильную нежность.
«Вот, – подумала я, – что значит любить…»
Мне ее стало жутко жалко. Я погладила ее легонько по голове.
– Не нервничай так, Шерил, – прошептала я. – В конце концов, ведь это неплохо, что мы встретились? Что мы нашлись?..
Она повернула свое лицо ко мне, и мы уперлись лоб в лоб. Мне показалось, что у нее на глазах слезы. Я вдруг почувствовала, как она одинока. Раньше я об этом как-то не задумывалась, а тут, представив эту злобную Кати, с которой даже поговорить по-человечески невозможно, и бедную Шерил, которая уезжает в Европу одна, без поддержки, против воли приемной матери, я поняла всю глубину ее одиночества, но еще и мужества: решиться построить свою жизнь самостоятельно! Она уже три года во Франции, нашла работу, живет на свою скудную зарплату. На какое-то время я даже устыдилась своей обеспеченности. Я жила на деньги Игоря, и, хотя я не транжирка, я себе не отказывала в том, чего мне хотелось. Мне не нужно было зарабатывать себе на жизнь, думать о будущем, бояться безработицы. Не то что ей…
Мы все еще сидели, упершись друг в друга лбами. Наверное, со стороны это казалось смешным, но на нас некому было смотреть со стороны, мы сидели в сумерках моей комнаты на диване и смотрели друг на друга, не видя, потому что лица наши двоились и расплывались в расфокусированных взглядах, наши кудрявые волосы смешались, как и тепло наших тел, и мы обе боялись пошевелиться, чтобы не нарушить эту молчаливую и символическую позу нашего братания…
А можно ли сказать «братание» про сестер?
И еще, чувствуя, что Шерил плачет, я подумала, что моя к ней любовь стала неожиданно принимать какой-то материнский оттенок: защитить, помочь, оберечь. Наверное, я из сестер старшая. Которая минут на пять раньше родилась. Знаете? Ведь у двойняшек всегда видно, кто старше на несколько минут, потому что у него поведение старшего . Так вот, это, наверное, я.
Я потянулась и провела пальцем по ее щеке. Она была мокрая.
– Олья… – прошептала Шерил.
Я ее обняла. Она схватилась за меня руками, как ребенок.
– Не плачь, – сказала я. – Ведь все же хорошо теперь, правда?
Я точно не знала, что именно теперь хорошо, но мы нашли друг друга… А остальное приложится, просто обязано приложиться. Мы разгадаем секрет нашего рождения и устроим нашу жизнь так, чтобы быть рядом.
– А теперь нам пора спать, – скомандовала я.
Ведь я же из сестер была старшая.

В воскресенье мы решили пригласить наших «мальчиков» – то есть Джонатана и Ги. Строго говоря, Ги не был «мальчиком» Шерил, как и Джонатан – моим. Они были скорее нашими поклонниками, чем мы с Шерил пользовались, обратив мужской интерес в дружбу. И меня уже не удивляло, что мы с Шерил повели себя в схожих ситуациях одинаково.
С утра я помчалась на встречу с Сергеем. Мы условились о свидании на Елисейских Полях – он плохо знал Париж, и ему было так проще найти место нашей встречи. Я заметила его издалека: высокий блондин в кожаном пальто, в непомерно больших ботинках –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21