И, преодолевая неловкость и застенчивость, он сделал шаг к могиле.
- Я... - Голос его прервался от подступившего к горлу комка, и он прокашлялся. - Я уже говорил Жанне Ивановне, что Василий, который... с которым мы сегодня прощаемся... Так вот, он многому меня научил... Вернее, не многому, но, по-моему, очень важному. Да, странно: считалось, это я его учу, а оказалось вот так... - Голос Борихина неожиданно для него самого окреп, сыщик вдруг понял, что говорит именно те слова, которые, может быть, хотел бы услышать от него Вася, да вот только он, старый бирюк, почему-то так и не захотел сказать их еще живому парню. - Он научил меня не верить слишком уж открытым взглядам, слишком громким словам, слишком серьезным лицам. Мы, наверное, и стареем оттого, что стараемся выглядеть серьезными и честными. А молодость - она шутит и дурачится, потому что так легче всего перебороть сомнение и страх, а значит научиться мужеству. Проще говоря - стать мужчиной... Василий вот улыбается нам с фотографии... Из прошлого, из памяти нашей улыбается... Так давайте его и запомним такого - с улыбкой, каким весь мир нашего Гагарина до сих пор помнит! Извините, наверное, по-дурацки у меня все получилось, Василий не моего корявого слова заслуживает. Но - как могу... Хороню я сегодня не пацана, не мальчишку, а верного и смелого боевого товарища. А потому в честь него...
Борихин вынул пистолет и, подняв его вверх, три раза выстрелил. С веток с возмущенным карканьем сорвалась стая ворон.
Во дворе частного дома в одном из пригородов бригада людей в черных комбинезонах куда-то собиралась по тревоге. Мускулистые фигуры действовали быстро, четко. И все так же беззвучно. Лишь изредка они обменивались жестами.
В заученном порядке парни расселись по машинам. Хлопнули дверцы седан с тонированными стеклами и крупный микроавтобус выехали со двора.
На огромной скорости машины неслись по шоссе куда-то на запад. На одном из поворотов передний автомобиль свернул на узкую, ведущую в чащу леса, дорогу, за ним последовал и микроавтобус. Проехав несколько километров, машины выбрались на поляну, где стоял старый, еще предвоенных времен, бетонный бункер. Подчиняясь уверенным взмахам одного из своей команды, парни в черном по-военному четко, один за другим, исчезли в бункере. Скрипнула дверь, и наступила тишина. Ветер гулял где-то высоко в кронах деревьев, негромко перекликались птицы. Одетый в черное командир, единственный оставшийся снаружи, не спеша, даже нарочито медленно, подошел к ржавой, но крепкой еще двери бункера, достал из кармана гранату, совершенно спокойно выдернул чеку и, приоткрыв дверь, бросил гранату в щель, а сам быстро, но опять-таки совершенно спокойно, отошел. Взрыв прогремел глуховато, приглушенный толстыми бетонными стенами. Железная дверь распахнулась и жалобно заскрипела, раскачиваясь на одной петле. Из бункера потянуло кислым тротиловым перегаром. Командир постоял у темного проема несколько секунд, прислушиваясь. Из дымящегося зева не доносился ни единый звук. Неизвестный встряхнул рукой, отбрасывая крышку мобильного телефона.
ГЛАВА 28
Появление в офисе бледного и совсем еще неуверенно ступающего на больную ногу Воскресенского у Пожарского и Буржуя вызвало одинаковую мысль: стряслось еще что-нибудь страшное.
- Что случилось? - выразил эту мысль в вопросе Буржуй. - Зачем вы встали? Вы же ранены.
От охранников внизу Алексей уже знал о том, что приключилось с женой Толстого и в каком состоянии в данный момент пребывает господин генеральный директор. Теперь Воскресенский и сам увидел Анатолия Анатольевича, безмолвной глыбой застывшего на кушетке. Что могли значить его, Воскресенского, ссадины в сравнении с такими событиями? Но свои соображения Алексей выразил проще:
- Ранен - громко сказано. Вы не будете возражать, если я останусь и буду полезен. Во всяком случае, постараюсь...
- Алексей Степанович, дорогой... - нахмурился Буржуй. - Как бы вам это объяснить... То, что здесь происходит, а главное будет происходить, это... не работа. Это месть и война. И это наши месть и война. Я бы сказал даже - лично мои, но мы - одна семья.
Алексей помолчал немного. А когда заговорил, в голосе все же прорвалась обида:
- Я все понимаю. Конечно... Нет, не подумайте, я не могу напрашиваться, это было бы странно и некрасиво...
- Напрашиваться? - с жаром перебил его Пожарский. - Разве на опасность напрашиваются?
- Я хотел сказать, - уже совершенно ровным тоном продолжил Воскресенский, - я совсем не близкий вам человек. С какой стати вы должны считать меня своим... И все же разрешите мне остаться. Пожалуйста. Нет, не подумайте, ради бога, я не стану просить у вас пистолет, тем более - никогда не держал его в руках. Просто я подумал - вам сейчас не до работы. - Он бросил еще один взгляд на Толстого. - Анатолию Анатолиевичу - тоже. А фирма ведь продолжает функционировать. У меня на автоответчике пятьдесят два сообщения...
- Милый вы мой Алексей Степаныч, - с грустной улыбкой проговорил Буржуй. - Каждую минуту фирмы может не стать. Да что фирмы - любого из нас!
- Но пока она есть, - возразил Алексей, - позвольте мне попытаться привести дела в порядок. Как говорят англичане, игра продолжается, пока арбитр не дал финальный свисток.
- А вы что, действительно сможете работать в такой обстановке? не поверил Пожарский.
- Видите ли, Олег,- чуть ли не виновато ответил Воскресенский. Я, по-моему, могу работать совершенно в любой обстановке. Сам не знаю, как это объяснить. Наверное, наследственное...
- Я жалею, что не узнал вас раньше, - просто сказал Коваленко. Честное слово.
- Если меня не уволят, - улыбнулся Алексей, - у нас впереди много времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128