Секунду они оба смотрели в лицо покойника. Колдун пошевелил губами, неожиданно схватил руку следователя и быстро заставил его дотронуться до ледяной мертвой руки Прозорова. Следователь взвизгнул и отскочил от гроба как ужаленный, оглашая кладбищенскую тишину нелитературными словами в адрес мужика. Но тот словно не слышал, продолжая сосредоточенно созерцать покойного.
Вскоре неприятное дело закончилось. Мертвеца снова предали земле и с облегчением тронулись в обратный путь. Сердюков продолжал бранить Кондратия за его дурацкие шутки, но тот не проронил ни слова. Одно стало понятно – Литвиненко солгал. Платон Петрович умер своей смертью. Другое дело, что ему могли в этом помочь, рассказав что-то особенно его расстроившее и взволновавшее. Это и привело к удару, к скоропостижной смерти.
Оказавшись наконец у себя на квартире, Константин Митрофанович, пытался побыстрее отринуть прочь отвратительные впечатления дня. Чего он только не повидал на своей службе! Его трудно было испугать или поразить. Но он не мог забыть жуткого прикосновения мертвой руки и долгого, пронзающего взгляда сумасшедшего мужика.
Какого черта он потащил его на кладбище? Борясь с раздражением и внутренним напряжением, Сердюков проглотил ужин, отпустил прислугу и прилег на кушетку. Он уже дремал, как вдруг почувствовал странный толчок в груди. В голове нарастало неприятное ощущение. Стало тяжело дышать. Он повернулся на спину и широко раскинул руки. Старая узкая тахта странным образом почудилась широкой супружеской кроватью, застеленной тяжелым розовым шелком. Он не удивился, потому как знал, что лежит на своей постели и ждет жену. Запах ее чудных сладких духов пропитывал окружающее пространство. Рукой он дотянулся до ее панталон модного нынче цвета лосось. Она сбросила их только что. Он притянул нежный комочек к себе и вдохнул. Острое желание обладать ею пронзило его так больно, что он вскрикнул и.., упал. Ударился об пол и с безумным видом оглядывал свое убогое холостяцкое жилье. Что это? Галлюцинации? Высокая температура? Переутомление? Страшное подозрение охватило Константина Митрофановича, и он лишился чувств, так и не встав с полу.
На другое утро весь разбитый и полный смятения, следователь отправился на службу. В этот день он намеревался снова побеседовать с главной подозреваемой. На сей раз он встретил Прозорову без прежней любезности. На это у него не осталось сил. Маргарита Павловна с изумлением увидела, что следователь явно болен, так ужасен был его вид. Вопросы он задавал невпопад, слушал невнимательно. Его явно волновали посторонние вещи. Марго ерзала и никак не могла дождаться конца допроса. Вдруг молодая женщина с испугом увидела, как лицо следователя странно переменилось. Он судорожно дернулся и двинулся к ней, но словно не видя ее. Маргарита Павловна вскочила со стула и попятилась.
– Что с вами, Константин Митрофанович?
– Разве ты уже не узнаешь меня, моя деточка! – произнес следователь голосом, который чрезвычайно напомнил ей голос покойного мужа.
Марго не могла вымолвить ни слова. А он приблизился и дотронулся до нее. Она слишком хорошо помнила это прикосновение! Мысли ее стали путаться от страха, она прикрыла глаза и ощутила объятия. Его, Платона Петровича. Сильные, волнующие, уверенные объятия мужа и хозяина. Вот наконец-то страшный кошмарный сон закончился, ничего на самом деле не было, он жив, ее дорогой Платон! Она никогда не предаст его, она скорей умрет сама! О, как она соскучилась по нему! Как она любит его! Марго судорожно целовала лицо супруга, подставляя свои губы, плечи, шею, сама спешно расстегивая платье на груди. Тот стонал и рычал подобно голодному зверю. Еще один вздох, еще поцелуй… Скрип двери, гулкие тяжелые шаги… Боже! Кто это?!
– Как вы смеете! На помощь! – Молодая женщина в диком ужасе оттолкнула от себя Сердюкова и, рыдая, стала оправлять платье. Вбежавший конвоир со смущением глядел на следователя, безуспешно пытавшегося застегнуть штаны трясущимися руками. Что ж, всякое видали.
Полицейский кашлянул, ожидая приказаний.
– Поди, братец, прочь, да и ее забери скорей, ведьму, чуть до греха не довела, – пробормотал Сердюков.
– Да, – протянул тот, – все они бабы такие подлые, от них нашему брату одно зло.
Следователь наконец справился со штанами.
Нетвердыми шагами подошел к столу, налил воды из графина и себе, и несостоявшейся жертве насилия. Та проглотила воду, давясь слезами и унижением, и под руки была уведена в камеру.
Оставшись один, Константин Митрофанович попытался понять, что с ним произошло. Получалось только одно. Он стал Прозоровым.
Сердюков оправил помятую одежду и робко подошел к небольшому зеркальцу, висевшему в уголке. Оно запылилось и потускнело. Хозяин кабинета пользовался им крайне редко, а попадавшие сюда не по своей воле посетители менее всего задумывались о внешности. Глядя на отражение своей осунувшейся физиономии, Сердюков лихорадочно пытался внушить себе, что случившееся поддается разумному толкованию. Например, он болен, нервное переутомление, временное помешательство. Да мало ли у человека недугов!
Его сухой рациональный ум упорно отметал иные объяснения происшедшему. Не может быть в двадцатом веке, в центре столицы никаких колдунов, заговоренной соли, переселения душ, оживших покойников. Не может, потому что не может быть никогда!
Да, лицо как лицо. Обычный усталый мужчина среднего возраста. Но что это? Лица Константина Митрофановича уже нет, а в мутной глубине зеркала, словно из глубокой воды, проявляется другое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75