- Сколько еще тебе учиться, Тяньчжэнь?
- Самое большее год, - ответил Тяньчжэнь, хотя понятия не имел о том, когда наступит конец его ученью.
- А после окончания что думаешь делать?
- Лучше всего продолжить образование за границей. - Тяньчжэнь поправил складку на брюках.
- Гм… - только и произнес Чжан Дагэ, снова уставившись на трубку. - Что же ты собираешься там изучать? - спросил он после долгого молчания.
- Пока не знаю. Вообще мне хотелось бы заняться музыкой.
- А сколько можно заработать музыкой?
- Трудно сказать. Среди людей искусства есть и бедные и богатые.
«Трудно сказать» - этих слов Чжан Дагэ очень не любил, но спорить с сыном не стал, только сказал после длительной паузы:
- По-моему, лучше пойти по финансовой части.
- Можно и по финансовой. Итак, решено, ты отправляешь меня за границу?
- Этого я не сказал! А сколько стоит учение за границей?
- Пожалуй, не больше двух-трех тысяч юаней в год. - Тяньчжэнь назвал приблизительную сумму. Его приятель, кажется, тратил в Париже шесть тысяч в год, но он содержал трех француженок, а на одну и трех тысяч хватит.
Чжан Дагэ не знал, что и сказать. Три тысячи в год!
Наивный малый, лучше не говорить об этом.
Но Тяньчжэнь знал, что делает. Пока он представил отцу проект, но со временем наверняка добьется его осуществления. Не так-то легко выпотрошить «Старого буржуя».
- А хороши нарциссы! Сам их вырастил? - Это был первый шаг к осуществлению мечты. Тяньчжэнь знал слабость старика и решил ею воспользоваться.
- Не так уж они хороши, - с плохо скрываемой досадой сказал «Старый буржуй», перевел взгляд с трубки на сына и подошел к цветам. - Не так уж и хороши! Прошлогодние - низенькие, а в этом году - вон какие вымахали: в комнате жарко.
- А гиацинтов ты не сажал? - Тяньчжэню было смешно, что он ведет такой разговор.
- Они растут очень медленно, зацветают только в начале второй луны. И потом, в нынешнем году они слишком дороги - одна луковица стоит четыре мао и пять фэней. Дороги! Зато хороши! Что стебли, что корни, такие длинные! Мне кто-то сказал, что, когда гиацинты отцветают, их нужно вешать в тени в сухом месте луковицами вниз, тогда зимой они снова зацветут. Странно, как это они могут цвести в таком виде, - он перевернул трубку, - но в этом определенно есть какой-то смысл. - И Чжан Дагэ принял глубокомысленный вид.
- Если бы и детей растить, подвесив вверх тормашками, они наверняка стали бы большими чиновниками. - Тяньчжэню понравилась собственная острота, но ему казалось, что он слишком любезен с отцом.
«А Тяньчжэнь, оказывается, не лишен остроумия», - подумал Чжан Дагэ и расхохотался.
Мать, услышав смех, вошла и удивленно уставилась на них.
- Ты слышишь? Я сказал, что гиацинты, если их повесить вверх тормашками, могут снова зацвести, а Тяньчжэнь сказал, что, если вверх тормашками растить детей, из них могут получиться высокие чиновники! - И он снова залился смехом.
Мать смеялась так оглушительно, что даже пыль с потолка полетела.
- Надо обмахнуть пыль, вон ее сколько! В доме царило веселье.
Перед сном отец сказал:
- Тяньчжэнь хочет ехать за границу. Это неплохо. Но три тысячи в год! Каков аппетит! - Он зевнул. - Ничего, как-нибудь вытянем.
- Ему нужен выходной костюм, - мать тоже зевнула, - он с женихом поедет за невестой. Сто юаней.
- Сто?
И супруги умолкли.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Возвратился Сяо Чжао. Лао Ли чувствовал, что недалек час расплаты. Но ему было весело. Посмотрим, что станет делать Сяо Чжао и как поведет себя жена. Он жил словно в тумане, ожидая солнечных лучей или, на худой конец, урагана, который развеет туман. Посмотрим, что выкинет Сяо Чжао.
Сяо Чжао был своим человеком в доме госпожи начальницы, но нельзя сказать, чтобы он свято хранил ее тайны, чем вызывал зависть и уважение сослуживцев. Сяо Чжао не боялся, что об этом узнает начальник. Не только положение, но и жизнь начальника была в руках его жены, а сама жена - в руках Сяо Чжао. Как только Сяо Чжао возвратился, все в управлении, разинув рты, приготовились слушать новости и нетерпеливо вздыхали. Говоря по правде, все личные дела госпожи начальницы каким-то таинственным образом были связаны с делами служебными, поэтому иногда удавалось выведать у Сяо Чжао кое-какие политические новости. Все с улыбкой поглядывали на Лао Ли, но в наступление не переходили. И Лао Ли ждал: молния сверкнула, теперь грянет гром.
Может быть, предупредить жену? Научить ее как следует кланяться и говорить, что положено в подобных случаях? Но у него не было особого желания учить этого великовозрастного ребенка, которому давно перевалило за тридцать. Что ему в конце концов за дело до Сяо Чжао и прочих, они такие назойливые! Пусть делают что хотят, это не имеет никакого значения. Наблюдая, как жена готовит, возится с детьми, стирает, он испытывал острую жалость. А сам он? Его гложет тоска. И чем старательнее хлопочет жена, тем ему тоскливее. Иногда возникало желание помочь ей, но даже на это Лао Ли не мог решиться. А Сяо Чжао еще хочет над ней поиздеваться. Чем сильнее жалел Лао Ли жену, тем менее привлекательной она ему казалась. Ничего не поделаешь, человек жесток. Единственное утешение - дети, они научили его своим детским забавам. Но как только стемнеет, дети укладываются спать, тогда не остается ничего, кроме книг. Петь он не умел. Может быть, почитать ей что-нибудь? Он думает об этом уже несколько дней, но ничего не говорит: боится, что жена воспримет его предложение с обычной покорностью, но без всякого энтузиазма.
- Я почитаю тебе немного, хочешь? - решился он наконец.
- Почитай.
Лао Ли долго молчал, глядя в книгу.
Роман был новый и начинался с описания какого-то города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69