— Вот и хорошо! Ты сопровождал государя императора из Царского Села в Тобольск. Расскажи об этом как можно подробнее.
— А чево рассказывать-то?
— Ты знал, кого ты сопровождал?
— Ну, сперва — нет, опосля — да.
— Когда это — опосля? — презрительно переспросил Долгушин.
— В Тюмени, когда с вокзала на пристань шли. Вот тогда солдаты и признали царя.
— Что это был за поезд. Комельков?
— А было в нем два господских вагона. Остальное — теплушки для нас. Мы сперва кумекали — на фронт катим, а как до Вятки добрались, поняли — не туда. Поезд-то больно споро шел, крупные станции насквозь пролетал. А на полустанках уголь-воду брали. Ну тогда нас из теплушек — вон и цепью вокруг поезда.
Долгушин пожевал губами, вяло подумал: «Князь Голицын торопит с окончанием допроса цареубийц, но как я могу спешить? Я должен выяснить все обстоятельства, предшествующие гибели государя».
— Ты узнал его императорское величество в Тюмени. А кого ты еще узнал?
— Ну, царицу, сынка, дочек царских, — равнодушно перечислил Комельков.
Долгушин подумал: «Ночью этого солдата расстреляют. Какое все же странное чувство разговаривать с живым мертвецом. Испытываешь и страх, и радость за себя: вот его не станет, а ты будешь жить».
— Как назывался пароход, на котором вы отправились в Тобольск?
— Дай бог память, — вскинул нечесаную голову Комельков. — Ну «Русью» пароход назывался.
Дрожь пробежала по скулам Долгушина. «Несчастный государь! Династия Романовых начиналась в Ипатьевском монастыре в Костроме, а закончилась в особняке купца Ипатьева в Екатеринбурге. И «Русь» везла в ссылку русского императора. Какие ужасные совпадения имен и названий!» Долгушин повернулся на стуле, стул резко скрипнул. Ротмистр невольно поджал ноги.
Под паркетным полом находился подвал: там расстреляли его императора. Еще позавчера он выпиливал в подвале половицы с царской кровью, вырезал из стены кирпичи со следами пуль. По просьбе английского короля и доски и кирпичи будут отправлены в Лондон.
— Где жил государь в Тобольске? — спросил Долгушин, сразу потемнев от злобы и подступившей тоски.
— В губернаторском доме. Большой такой домище, на целый полк места хватит.
— Тебе приходилось охранять его императорское величество?
— И это случалось.
— Ты разговаривал с государем?
— Ну, запрещалось нам спрашивать его. А ежели он спрашивал отвечали: так, мол, и так, гражданин Романов…
— Ты все-таки болван, Комельков! Я тебя, скотина, предупреждал, Долгушин вскочил со стула. «Быстро же русский мужик утратил любовь к монарху, но еще быстрее привык к непонятному для него слову «гражданин». Ловко поработали над мужичком большевики». — Тебя спрашивал о чем-нибудь государь?
— Единожды было, когда мы с ним, ну, в саду прохаживались…
— В саду про-ха-жи-ва-лись! Ты понимаешь, что болтаешь? Прохаживался… Комельков… в саду… с императором!
Долгушин сжал кулаки и недобрыми глазами уставился на Комелькова. Воображение вызвало смутную картину: осенняя аллея и на ней император.
Он медленно идет, загребая сапогами сырую пожухлую листву. На нем полковничья шинель без погон, в руке тонкая тросточка. Кружатся березовые листья, осыпаясь на грязную землю. Сквозь голые сучья лихорадочно синеет Иртыш, а вокруг ни души, кроме замызганного солдата. Царь и солдат! Самодержец всея Руси под охраной собственного раба…
Комельков тоже видел осеннюю тропинку в саду тобольского губернатора и узкоплечего рыженького человека с посиневшими губами, опухшими веками. Все в этом человеке было жалким, невыразительным. «Неужели он был моим царем?» — недоумевал Комельков…
— Так о чем же тебя спрашивал государь? — Долгушин теперь испытывал невольную зависть к Комелькову. «Как-никак, а этот мерзавец разговаривал с императором».
— Они спросили, в каком полку я служил до революции.
— И что же ты ответил?
— «В лейб-гвардии стрелковом, его императорского величества, гражданин Романов»…
Долгушин поморщился — бесполезно злиться на тупого солдата, но злоба накапливалась и искала выхода, а ротмистр не знал, на чем сорвать распалившееся сердце. Он взял список арестованных из отряда Особого назначения. Десятки фамилий, и перед каждой красный крестик. Крестики обозначали расстрел. Князь Голицын сам поставил эти маленькие смертные знаки; Долгушину оставались только формальные обязанности следователя. «Для истории Русской империи важно все, что касается гибели монарха и его убийц. О, большевики, большевики! Потоками крови не смоете вы одну-единственную каплю крови моего государя. Надо спросить, испытывал ли что этот болван, сопровождая его величество на прогулке?»
— О чем ты думал, Комельков, разговаривая с государем?
— Ну, дивились мы…
— Еще бы не удивляться. Если бы ты мог мыслить, если бы мог понимать и действовать. Ты бы мог спасти государя, а ты стал его палачом. Ты же палач, кат, цареубийца! Чему же ты дивился?
— Ну, тому, как такой человечишко правил всей Россией.
Губы Долгушина перекосились, в глазах запрыгали змейки; он подскочил к Комелькову, стал хлестать его наотмашь по лицу, взвизгивая, матерясь и захлебываясь собственной бранью:
— Каин! Иуда! — Ударом ноги распахнул дверь кабинета. Заорал на влетевшего надзирателя: — Убрать этого подлеца!
Он долго не мог успокоиться. Ходил от стола к двери, пофыркивая, отхаркиваясь, разминая ушибленные пальцы. Споткнулся о стул, отшвырнул от себя. Стул с грохотом покатился по полу, и опять болезненное воспоминание возникло в уме. Там, в подвале, его императора…
Дымные картины недавних событий обступили ротмистра со всех сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229