— Сибуралбюро направило в Омск двух представителей с крупной суммой для подпольного комитета партии. Деньги были запрятаны в выдолбленное сиденье кошевки. Что случилось с ними?
— Они расстреляны. Деньги — кажется, три миллиона рублей — поступили в адмиральскую казну…
— Старик-крестьянин вез в Челябинск директивы Центрального Комитета партии. Он бесследно исчез.
— Это мое дело, мое дело, — поспешно согласился Садке. — Крестьянина повесили в Челябинске…
— Охранка летом арестовала видных деятелей омского подполья.
— Это я выдал их.
— Провал конспиративной квартиры в Омске и гибель Артемия тоже ваше дело?
— Да.
Никифор Иванович смотрел на матовое, чистое, с остроконечной бородкой лицо Садке. «Его физиономия — всего лишь маска, двоедушная, циничная, примитивная, но и страшная в своем примитиве. Время старого режима порождало таких моральных уродов, время белой тьмы утроило их уродство».
— Почему вы стали на путь предательства?
— Честолюбцы стремятся к власти, люди страстей — к удовольствиям.
— Клейма предательства с вас уже не смоешь, как с леопарда пятен.
— Зря вы сказали про леопарда. Лишь бы сравнить меня с зверем, сказали. А сравнение с Иудой уже устарело?
— Библейский предатель был все-таки человеком.
— Ну да, ну конечно, он предал только господа бога. Для меня ваши слова о предательстве не имеют никакого значения. Я боролся с вами с помощью лицемерия и ненависти: ненависть придавала силы, лицемерие служило ширмой. В борьбе с вами хороши любые средства, допустимы все способы, полезны всякие уловки, но я еще обладал незаметной, убийственной властью. Я скрывал свои тайны, но погружался в раскрытие ваших…
Никифор Иванович терпеливо выслушал провокатора, ответил с нескрываемым презрением:
— Могучие исторические явления не обходятся без грязной пены. С вами разговор будет не длиннее выстрела…
31
Командиры Пятой армии уже несколько дней ожидали этой новости: Тухачевский отзывался с Восточного фронта.
— На Кавказ нашего командарма посылают. Он свернул шею Колчаку, свернет шею и Деникину, — говорил Никифор Иванович начдиву Генриху Эйхе. А вас Реввоенсовет назначает командармом Пятой. Возражать, надеюсь, не будете? — Лицо Никифора Ивановича осветилось широкой, сердечной улыбкой: ему доставляло удовольствие сообщать людям приятные новости.
В резиденции бывшего верховного правителя теперь стало шумно: командиры и комиссары Пятой армии собрались на прощальный вечер в честь отъезжающего командарма. Никифор Иванович молча прислушивался к спорам молодых людей. «Они не только сыновья своих отцов, они — дети нынешнего великого времени, — думал он. — Разрушая старое, они творят новое и творчеством этим совершенно отличаются от людей предыдущих поколений». Доносились до него и беспечные, глубокомысленные или хвастливые фразы. Говорили все сразу, утверждая свою, часто туманную, без точных очертаний, мысль.
— Ты все-таки ответь: бытие определяет сознание или ничто человеческое нам не чуждо?
— В жизни ничего нельзя восстановить иначе, как в форме искусства.
— А как же идеи?
— Идеи под пулями приобретают четкие формы.
— У тебя нет своего понимания будущего. Ты будущее представляешь по чужим словам.
— Смерть одного — трагедия, гибель миллиона — статистика.
— Стремление к счастью — прекрасно! Достижение полного счастья катастрофа.
— Не произноси парадоксов!
— Парадоксами насыщена вся история. Сен-Жюст рубил головы во имя Республики. Наполеон делал то же самое ради личной власти.
— К черту наполеонов и сен-жюстов! Все они — прошлое, мы — новые люди истории. В человеке всегда живет ощущение будущего.
— Браво, новый человек! Ты повторил изречение Цицерона, жившего за тысячу лет до тебя.
— Я что, по-твоему, нуль? — хорохорился кто-то. — Я личность!
— Я не из тех, кто правой и левой ногами стоит на разных истинах.
— Поражен широтой мышления нашего командарма, — говорил Альберт Лапин. — Ценю в Тухачевском не только ум, ценю совесть. Она необходима полководцу, как поэту чуткость слова.
— Латышей люблю — нация отважных! — сказал Никифор Иванович. — Латыши войдут в легенды революции.
Ему было над чем поразмышлять в окружении этих молодых, страстных, отчаянно смелых людей с самостоятельными идеями и твердыми принципами. И это доставляло старому большевику-подпольщику удовольствие: недаром все-таки он и его товарищи жили на земле.
Вошел Тухачевский, и общий шум сразу улегся. Никифор Иванович подметил выражение будничной озабоченности на лице командарма.
— Простите, что задержался, — сказал Тухачевский. — Я выезжаю в Москву сегодня ночью. У всех у нас уйма дел и в обрез времени, а сейчас приходится особенно беречь время. Жизнь скупа на лишние минуты. Командарм прошел к столу, выждал мгновение. — Весь девятнадцатый год мы сражались и побеждали. Предлагаю тост за победу над Колчаком. И за скорую встречу. Я убежден — скоро мы все соберемся на юге. — Тухачевский остановил взгляд серых ясных глаз на Витовте Путне. — Мой друг Путна недавно издал приказ по своему полку. Вот что он писал: «У наших врагов лучшие французские, английские и русские генералы, у них есть ученые, а мы простые рабочие и мужики. Если мы дадим генералам возможность думать, они нас передумают и победят. Не давайте им думать, товарищи красноармейцы!» Дорогой Путна, твой приказ оригинален, но ты неправ. Рабочие и крестьяне за год прошли такую школу войны, что многие из них стали комбригами, комдивами, командармами революции. Из солдат они превратились в стратегов, научились бить и царских и иноземных генералов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229