Всполошенный Рамондо какое-то время молча бредет за хозяином, но, убедившись, что они все больше отклоняются от обычного курса, не без робости замечает:
– Мы вроде бы сошли с нашей дорожки…
Никомед утвердительно кивает. На его губах блуждает улыбка, свидетельствующая об обретенном им внутреннем покое.
– Да.
– Могу я спросить, господин, куда мы идем теперь?
– В Иерусалим.
Рамондо проводит рукой по лбу.
– Так мы ж и раньше шли в Иерусалим. Вы не считаете, господин, что мы сбились с пути?
– Мы направляемся в настоящий Иерусалим. Радуйся. Рамондо, ведь я внял твоим советам, изменил своим философам и отдался на волю Божью. Да, Рамондо, я вновь обрел веру, которую утратил в своей далекой юности.
Но убедить Рамондо не так-то просто.
– Вот так сразу? Посмотрев на листок?
– Даже в самом малом творении Господнем можно открыть для себя его чудесное присутствие. Просветление всегда приходит внезапно.
Рамондо совершенно сбит с толку.
Вдруг раздается пение какой-то птицы. Никомед вдохновенно комментирует этот факт:
– Даже в соловьиной трели можно распознать присутствие Бога.
– Это не соловей, господин, это скворец.
– Нет, соловей!
– Прошу прощения, господин, но только это скворец.
– Ну что ж. Бог может явить себя и через пение скворца, ибо скворцы тоже твари Господни. Но только это соловей.
– Как вам будет угодно. Вы мой хозяин, и все, что говорите вы, правильно… – отзывается Рамондо, но после короткой паузы, понизив голос, добавляет: – Хотя я уверен, что это не соловей, а скворец.
Никомед, окинув слугу грозным взглядом, ускоряет шаг, чтобы обогнать его.
Аделаида сомневается в существовании бога, а Бласко читает молитву
Все с той же башни Аделаида и Бласко смотрят вдаль. Оба крайне взволнованы.
– Они исчезли. Оба – и мой брат, и слуга с мулом. Все, конец. Бедное мое сердце не выдержит этого.
– Увы, последовательность поступков вряд ли можно отнести к сильным чертам личности вашего брата.
– Они ушли куда-то в сторону от замка. Если бы брат решил отказаться от своего намерения, то пошел бы по дороге, ведущей к дому…
– Опять-таки все в воле Господней…
Аделаида, пристально посмотрев на священника, изрекает богохульную мысль:
– Если Господь вообще существует…
Вместо ответа Бласко затягивает молитву:
– Помилуй меня, Боже, по великой милости твоей. Во имя Отца…
Никомед совершает преступление и вновь возвращается на свою тропу
Никомед и Рамондо со своим неразлучным спутником-мулом бредут по тропинке через дубовую рощу.
– Ты так жаловался на однообразие нашего путешествия. Теперь можешь радоваться. Леса, равнины, море, горы… Скоро ты все это увидишь наяву. Каждый день – новый пейзаж.
– Да я уж как-то привык путешествовать и на словах.
– Путешествие на словах утомительнее. Не ощущаешь прохлады даже от таких вот ясеней.
– Вообще-то это дубы, господин…
Никомед вскидывает на него недовольный взгляд:
– Ты уверен?
– Конечно, господин. Растения, птицы, животные – единственное, что я знаю. Это ж моя жизнь, господин.
На сей раз Никомед не вступает в спор и предпочитает переменить тему разговора. А чтобы досадить слуге, напоминает ему о предстоящем плавании.
– Через месяц мы погрузимся в Таранто на корабль, у тебя опять начнется морская болезнь, а потом, если Господь даст нам силу, мы присоединимся в Константинополе к воинству крестоносцев.
Наши путешественники выходят на поляну, и Никомед, услышав вдалеке чей-то плач, останавливается. Он делает знак Рамондо не шевелиться, а сам крадучись идет на звуки.
Но слуга, ослушавшись господина, следует за ним.
Картина, открывшаяся их глазам, не требует объяснений. Она отвратительна.
На поляне пожилой мужчина гоняется за молоденькой и явно беременной девчонкой, которая жалобно всхлипывает и сквозь слезы приговаривает:
– Нет… нет… Пожалуйста… Ради Бога…
Не обращая внимания на мольбы несчастной, мужчина притискивает ее к дереву и зажимает ей рот рукой, чтобы она перестала кричать.
Девушка падает на землю. Похоже, она в обмороке.
Мужчина на мгновение замирает в растерянности, но потом решительно наклоняется над девушкой и задирает ей юбку. Конечно же, он намеревается изнасиловать несчастную.
Никомед обнажает меч и бросается вперед.
Рамондо, ухватив хозяина за руку. пытается его удержать:
– Оставьте, господин, не встревайте…
Но Никомед рывком освобождает руку и, гневно глянув на слугу, восклицает:
– Разве тебе не известно, что воины Христовы должны всегда заступаться за слабых и обиженных? Deus vult!
С этими словами он, размахивая мечом, выскакивает на поляну. Не успевает охваченный ужасом мужчина обернуться, как меч Никомеда пронзает его.
Девушка открывает глаза и, увидев в руках Никомеда окровавленный меч, осознает, что случилось. Склонившись над телом убитого, она безутешно рыдает.
– О, я несчастная… Горе мне…
Рамондо подходит поближе, узнает убитого и со вздохом сообщает:
– Это ее отец.
– Выходит, спасая девчонку, я сделал ее сиротой!
Рамондо поднимает обливающуюся слезами девушку с земли и показывает ее хозяину, словно это не человек, а вещь.
– Ну и что нам теперь с ней делать?
Никомед разглядывает девушку, которая, глотая слезы, со страхом ждет его приговора.
– Отправляйся в замок, детка, и от моею имени попроси там убежища и работы. Я – барон Никомед ди Калатрава. А обратиться тебе нужно к моей сестре Аделаиде.
Девушка, схватив руку Никомеда и поцеловав ее, с низко опущенной головой направляется к замку.
Кавалер и его оруженосец провожают ее глазами. Заметно, что Никомед глубоко взволнован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19