Никомед встает и, сделав несколько шагов, говорит, не поворачивая головы к Рамондо, все еще сидящему на земле:
– Вся беда в том, что тебе неведома метафора, а наше метафорическое путешествие вызывает у тебя головокружение…
– Меня аж рвет от него, господин.
Рамондо из вежливости поднимается: не может же он сидеть, когда хозяин стоит.
– Конечно, метафора на некоторых людей воздействует странно: вызывает головокружение, рвоту… Наверное, мне следовало объяснить тебе, что главной цели можно добиться и вспомогательными средствами, но никак нельзя стремиться к достижению второстепенных целей с помощью главных средств.
Пока Никомед развивает эту мысль, Рамондо подходит к мулу и снимает с него свою поклажу.
– В общем, как я понимаю, – продолжает Никомед, – тебе хотелось бы совершить настоящий Крестовый поход, участвовать в сражениях и даже убивать людей, чтобы овладеть земным Иерусалимом, а он вторичен по отношению к Иерусалиму небесному, которого можно достичь, идя ложным и, по-твоему, бесполезным путем. Я же выбрал именно этот последний, ибо он менее вреден и опасен и для нас, и для нашего ближнего…
Рамондо, уже окончивший возню со своей кладью, оборачивается к Никомеду и тупо смотрит на него.
– Ладно, хозяин, так я пошел…
Никомед обнажает меч, и слуга испуганно отступает назад.
– Будь по-твоему. Но знай: чтобы вернуться домой, тебе придется проделать в обратном направлении весь путь, который мы уже прошли. – С этими словами он ко множеству зарубок на стволе дерева прибавляет еще одну. – Ты понимаешь, что это значит?
Рамондо совершенно сбит с толку. Он растерянно глядит на хозяина и указывает рукой на замок.
– Так ведь вот же он…
– Увы, таков уговор с отцами церкви. Я по-прежнему продолжу свой поход в Иерусалим, а ты пойдешь в противоположную сторону. Подойдя к дереву, барон что-то быстро подсчитывает.
– Сегодня мы завершаем сотый день пути. Выходит, тебе предстоит сделать ровно тысячу кругов, прежде чем ты вернешься в исходную точку, или, как ты говоришь, домой.
Рамондо несколько мгновений колеблется, потом, смирившись с неизбежным, согласно кивает:
– Ладно. Пройду эту тысячу кругов.
– А я позабочусь о том, чтобы свой обратный путь ты проделал как положено.
– Мула я оставляю вам.
– А припасы поделим.
Никомед подходит к мулу и, сняв с него два мешочка с продовольствием, отдает их Рамондо, тот вскидывает поклажу на плечо.
– Так я сразу и пойду. Вы уж не сердитесь…
– Ладно, иди.
Сделав несколько шагов, Рамондо оглядывается и со словами: «Так что прошу прощения, господин» удаляется по тропинке в противоположную сторону. Никомед, беря мула под уздцы, трогается в путь.
Бласко и Аделаида не могут понять, почему слуга идет в одном направлении, а хозяин – в другом
Священник и Аделаида стоят в противоположных углах башни и тревожно вглядываются в простирающуюся перед ними равнину, где Никомед и Рамондо описывают круги вокруг замка, но почему-то в разных направлениях. Отойдя от балюстрады, наши наблюдатели сходятся посередине площадки и обмениваются недоуменными взглядами.
– Не понимаю, что происходит, – говорит священник задумчиво. – Факт совершенно необъяснимый…
– Не могу даже мысли допустить, что это бунт. Бунт преданнейшего слуги, который родился и вырос здесь, в замке…
– И все-таки именно слуга изменил направление…
– Может, они хотят, чтобы мы сбились со счета?…
– Но с какой целью?
Священник, постояв некоторое время в раздумье, складывает руки для молитвы: – Adorabo ad templum sanctum tuum, et confitebor Nomini tuo…
Почувствовав внезапное недомогание, Аделаида хватается за голову и со словами: «О Боже, как все кружится…» – падает без чувств в объятия священника.
Рамондо просит у хозяина прощения и решает продолжить поход вместе с ним
Рамондо, пыхтя и отдуваясь, добирается до навеса. Он чувствует себя совершенно разбитым и без сил валится на кучу соломы.
С противоположной стороны к навесу приближается Никомед, ведущий в поводу мула. Он идет спокойно, ровным шагом, как человек, отработавший правильный ритм.
Подойдя к навесу, Никомед привязывает мула к дереву, делает мечом очередную зарубку на стволе, потом садится на камень и вытаскивает из сумки походную флягу с водой и кусок копченого мяса.
Рамондо подсаживается поближе к нему.
– Я прошу у вас прощения, господин, тысячу раз прошу.
Никомед отрезает от куска тоненький ломтик и начинает медленно жевать.
– По закону мне не следовало бы тебе отвечать, потому что ты прошел две мили назад, а я ушел на две мили вперед. Таким образом, нас разделяют добрых четыре мили, – говорит он. – Даже если бы ты орал что есть мочи, вряд ли я смог бы тебя услышать. И все же попробуй…
Барон продолжает спокойно есть, искоса поглядывая на слугу.
Рамондо, догадавшись, чего от него ждут, и сидя рядом с хозяином, принимается орать:
– Я раскаялся в своем поступке, господин. Я понял, что одному идти куда труднее, чем вдвоем. Если вы меня простите, я снова буду вас сопровождать.
Никомед отхлебывает воды из фляги и, не глядя на слугу, отвечает:
– Прежде чем я смогу дать ответ, тебе придется пройти четыре мили.
– Два круга…
– Я подожду тебя здесь, у стен Никеи, на берегу озера.
Рамондо опускается на колени и обнимает ноги сидящею перед ним Никомеда.
– Иди, не теряй попусту время.
Рамондо вскакивает и быстрым шагом направляется в сторону «словесного» Иерусалима.
Никомед провожает его взглядом до тех пор, пока он не исчезает в какой-то ложбине.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Двухсотпятидесятый день путешествия. Никомед, разглядывающий опавший лист, застывает в неподвижности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19