Нужно уметь пользоваться случаем! — подчеркнул поучительно Мазут Амо.— Необходимо делом, а не словом прийти сегодня на помощь заветной цели освобождения родины. Проще: нужно, чтобы идея добровольчества стала достоянием широких слоев населения. Пусть запишется в добровольцы всякий, кто может, кто способен носить оружие, и тогда перед нашими потомками мы с гордостью, с полным правом можем сказать, что сделали все, что требовалось от нас в этот тяжелый момент истории, что мы действительно исполнили наш сыновний долг в отношении нашей дорогой родины, нашей — я в это верю, о, в этом я не сомневаюсь! — возрождающейся Наири!..
Так окончил свою историческую речь Мазут Амо и, как и следовало ожидать, удостоился бурных, несмолкаемых аплодисментов присутствовавших. Не знаю, кто это начал, но через минуту весь зал, встав на ноги, пел наирский гимн; присутствующие под управлением Сергея Каспарыча, как один человек, пели «Мер Айреник».
Затем начался обмен мнений. Начал его врач Сергей Каспарыч, а вслед за ним высказались Осеп Нариманов, Арам Антоныч, г. Абомарш, священник Иусик Пройдоха. Все соглашались с г. Амазаспом; все выражали желание по мере сил прийти на помощь общему делу. До этой минуты все шло хорошо, или, как говорится, катилось по маслу, и т. Вародян собирался было уже внести свое практическое предложение, как внезапно, совершенно нежданно-негаданно случилось довольно нежелательное, невероятное недоразумение.
— Прошу слова,— раздался с самого конца зала голос, незнакомый девяноста, а быть может, и девяноста
девяти процентам присутствовавших. Все обернулись назад, а т. Вародян и Мазут Амо посмотрели вперед, голос этот был неуместный и неожиданный. Обернулся, еле поворачивая жирную шею, и Арам Антоныч.
То был голос Каро Дараяна, племянника Арама Антоныча. Чуяло сердце Арама Антоныча, что ничего хорошего это не предвещает, и лицо его скривилось.
— В... о чем хотите вы говорить? — спросил т. Вародян, встав с места.
— Я бы хотел задать г. Аствацатряну лишь один вопрос,— ответил Дараян,— можно?
Тов. Вародян повернулся к Амо Амбарцумовичу, бросив на него вопросительный взгляд. Выражение лица Амо Амбарцумовича осталось непонятным для т. Вародяна.
— Пожалуйста,— сказал т. Вародян, взявшись за звонок.— Но только коротко.
Публика, затаив дыхание, ждала. Смотрел на Дараяна Амо Амбарцумович не то с удивлением, не то с иронией; лицо его, казалось, говорило: «Не с ума ли сошел этот человек?»
— Я бы хотел задать г. Аствацатряну лишь один вопрос,— сказал Дараян с чужим, ненаирским произношением.— Не может ли г. Аствацатрян сказать, кто видел ту грамоту, в которой будто бы «имеются реальные обещания, данные якобы от высочайших инстанций», и если таковая, то есть грамота, имеется, то как сформулированы дословно эти обещания?..
Подобно тому как камень, скатившись с горы и падая в реку, вызывает плеск и волнение, подобно тому как футбольный мяч в самый жаркий момент игры от неуклюжего удара одного из игроков, лопаясь, вызывает всеобщее недовольство и ропот,— точно так же этот неуместный вопрос Дараяна, взорвавшись в атмосфере всеобщего воодушевления, вызвал не то негодование и иронию, не то иронию и негодование. Вскочили со своих мест Сергей Каспарыч и Осеп Нариманов и окинули взором публику. «Кто этот ребенок, который осмеливается задать в таком собрании подобный глупый, ребяческий вопрос?» — вот что можно было прочитать на лицах Сергея Каспарыча и Осепа Нариманова. Вслед за ними поднялись генерал Алеш, г. Абомарш, Кинтоури Симон и Арам Антоныч. Лицо последнего приняло такое выражение, будто говорило: «Простите меня, недостойного, виновен я!..» Кто-то, кажется Амо Амбарцумович, фыркнул с иронией, и по всему залу пронесся оглушительный хохот. «Дзин, дзин, дзин!» — тихо и снисходительно раздался председательский звонок. «Смейтесь, но нужно, однако, и успокоиться»,— как бы говорил звонок в руке т. Вародяна.
— Успокойтесь, господа! — воскликнул т. Вародян, сделав шаг к публике, но и он сам, не будучи в силах заглушить смех, фыркнул.
— Тише, тише! — пришел ему на помощь уже успокоившийся и ставший опять серьезным Мазут Амо.— Садитесь, господа,— сказал он, показывая рукой на скамейки.
Публика расселась наконец с шумом и гвалтом. Затем важно и с серьезным видом выступил вперед Мазут Амо и дал достойный ответ:
— Я должен сказать любознательному молодому человеку, что подобные вопросы могут задавать — пусть простит меня любознательный господин — лишь школьники...
Зал загрохотал бурными аплодисментами.
— Позвольте! — закричал, что было сил, растерявшийся Каро Дараян.— Нельзя же обманывать людей!..
И вот тут-то и — как заметили мы выше — получил слово — представляете вы себе? — Клубная Обезьяна.
— Прогоните этого толстоголового осла! — заорал с глубоким возмущением сапожник и, сорвавшись с места, собирался было броситься в сторону Дараяна, но... цирюльник Васил, воспользовавшись случаем, будто это вышло случайно, подставил ногу Клубной Обезьяне; Клубная Обезьяна растянулся во весь рост на полу, как бревно. Поднялась суматоха: крики, гогот, шум... Что случилось в дальнейшем, читатель,— неинтересно, ибо случилось неизбежное. После водворившейся тишины, по предложению Осепа Нариманова, было поставлено на голосование законное предложение Клубной Обезьяны. Амо Амбарцумович, после удаления, по единогласному решению присутствовавших, из зала Дараяна, в двух словах пригвоздил к позорному столбу «безрассудных молодых людей», подобных Дараяну. Тов. Вародян же довел до всеобщего сведения, что в ближайшие дни в
церковной свечной лавке начнется запись добровольцев;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55