Все еще доселе ясно смотрят на зрителя с отдающих древностью, покрытых мхом стен купола — они, эти высеченные на твердом, сухом наирском скалистом камне чудесные образы. Внимательный зритель заметит и то, что черты лица одного из апостолов изваяны небрежно: отсутствует нос, а взамен глаз смотрят сверху две черных безобразных дыры. То образ Иуды — скажет вам сведущий. Его наирский христианин- мастер представил в образе чудовища. Но как будто на церкви и не было высечено образа Иуды, ибо, хотя церковь эта и называлась официально церковью Двенадцати Апостолов, народ упорно зовет ее церковью Одиннадцати Апостолов — и народ прав: он не считает Иуду, он не принимает его в расчет. Однако,если, бы народ не считал и всех двенадцати апостолов, все же церковь Апостолов ничего не потеряла бы от своей вековой прелести. Ибо одно дело ее прозвание, другое — прелесть. И то, что я сейчас расскажу тебе, дорогой читатель, пусть не покажется басней или пустым измышлением. Если как-нибудь случайно попадешь ты в этот город, расспроси про церковь Апостолов, и тебе каждый местный житель расскажет то же самое, что я собираюсь тебе рассказать, а может, расскажет и больше. Дело было так.
На расстоянии двухсот-трехсот шагов от церкви Апостолов, по дороге, ведущей в церковь, и доселе стоит полуразрушенный домик. Стены его все еще держатся, но крыша обвалилась; ныне он походит на груду песка, невзрачную развалину. Всего двадцать—двадцать пять лет. назад домик этот имел дверь и окна, и в его сырых, низких комнатушках жил беженец, ныне своим именем всем известный,— Тато из Муша. Человек этот был несчастен: в одном из далеких наирских городов во время погрома он потерял свою семью; босой и голый, он добрался до города и по счастливой случайности нашел приют в этом, находящемся у церкви, домике. Жил Тато из Муша в домике этом и ничего не замечал. Но вот однажды встречается на базаре с одним из своих земляков, недавно приехавшим с далекой родины. Рассказывает тот ему страшные вещи. Рассказ все о том же — резня, резня и резня, ^изнасилованные женщины, пропавшие дети. Затем — бегство, чужбина, беспросветная нужда. Слушает его Тато из Муша и вспоминает свое,— вспоминает жену, детей. Заходят они вместе в кабак и начинают пить горькую, отдающую кровью наирскую водку. Тато начинает рассказывать приятелю о городе. Выходят они, качаясь, из кабака и видят крепость, мост Вардана, церковь Апостолов. Говорит ему приятель, что настанет день, когда вновь воспрянет и вырвется из тьмы дух наирский и грозно обрушится на голову врага железная месть. Этак беседуя, приходят они в домик Тато и ложатся спать. Но вот среди ночи Тато кажется, что кто-то зовет его сладким голосом. Зовет его кто-то из погреба. Встает Тато, будит товарища, и они вместе, при свете лампы, спускаются вниз в сырой, душный страшный погреб. На минуту они остановились, поражен из-за земли, снизу, внятно и отчетливо. Глядят вниз, а там, думали, что это дверь. Тато ставит ногу на мельничный камень — перед ними открывается темное подземелье, откуда несется густой влажный ветер. Смотрят — ступеньки. Берут лампу и спускаются. Вот кончаются ступеньки, и перед ними темный ход. Идут по нему, идут долго — ход расширяется. Но вот вновь ступеньки. Поднимаются по ним — и вдруг... они стоят в церкви Апостолов. Вот амвон, ризница, вот темно-голубой занавес с золотым крестом на нем. Вот купель, в которой крестят детей... Теряются в догадках. Подходят к дверям, хотят выйти — они заперты. От страха бегут назад. Идут по тем же ходам, идут долго, и вновь — ступеньки. И вдруг над головами, внизу, вокруг — отовсюду слышат глухое журчанье воды. Поднимаются по ступенькам и выходят... Чуть не потухает лампа от ветра и сырости. Где они? Не понимают. Чувствуют лишь, что стоят на какой-то возвышенности. Внизу — река, несущаяся со страшным ревом, наверху — небо; темная, сырая ночь. И видит Тато, что они стоят на остатках холмообразной стены, посредине реки. Мост — местные жители называют — мост Вардана. Из недр вод несутся песни ведьм: песни ли то или шум воды? И внизу, в густой, непроницаемой мгле извивается блестящая змея — добрый дух моста. Из ревущих вод выходят и оглушают зычным ревом водяные буйволы — страшно, жутко... Стремглав бросаются приятели вниз, бегут, и вот вновь — ступеньки. Их не счесть, так много их!.. Взбираются по ним долго, долго, и вот опять вышли наружу. Кругом небо, звездный туман. Внизу— верно, город: мерцают желтые, пугливые огни. Далеко, далеко слышно глухое, печальное журчанье воды. Под их ногами крепость: каменные сундуки спят сном тяжелым, страшным. Стоят они на высочайшей башне крепости; дует стремительный, пронизывающий холодный ветер, и совсем близко развевается кусок тряпки — знамя крепости. Жаль — темно. Будь день — увидели бы они на желтом полотне двуглавого орла — златотканое страшилище. Но темно, ночь — не видно. Дует свирепый ветер, сбивает с ног — вот-вот упадут. Что они там застряли, чего им надо? Обезумевшие от ужаса, бросаются вновь к ступенькам, спускаются вниз, попадают в подземные ходы и бегут, еле переводя дух. И, вспотевшие, внезапно, как бы случайно, попадают опять в свое подземелье; взбираются в комнатушку Тато и засыпают мертвецки. Спят они сном горьким, тяжелым, но просыпаются утром бодрые, воодушевленные. Рассказывают про происшествие всем — и все диву даются. Находятся люди, которые это случайное событие считают таинственным знамением, началом бдения. Близок, говорили они, час возрождения. И вызвали они Тато и его друга и строжайше запретили рассказывать об этом кому бы то ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55