— Что, доигрался? Можешь теперь поставить крест на своей карьере...
— Пошел!— буркнул Древновский. Павлицкий громко рассмеялся.
— Погоди, завтра по-другому запоешь. Адью! Древновский ничего не сказал. Голова у него опять
упала на грудь. Он весь как-то обмяк, словно у него не было костей.
— Пан Франек!— окликнула его Юргелюшка, подходя ближе.
Но он не узнал ее и, когда она взяла его под руку, не сопротивляясь, позволил отвести себя в уборную. Он навалился на нее всем телом, и старуха, сделав несколько шагов, почувствовала, что ей не удержать его. Она стала беспомощно оглядываться по сторонам, но в уборной не было ни стула, ни табуретки. Тогда она открыла кабинку рядом с той, где спал Грошик, и Древновский послушно сел на унитаз. Юргелюшка принесла стакан воды.
— Выпейте, сразу полегчает.
Но он не мог удержать стакан в руке, и она стала его поить. Он с жадностью выпил несколько глотков, а потом с отвращением передернулся.
— Больше не хотите?
— Нет.
И снова уронил голову. Она потрясла его за плечо.
— Пан Франек! Не узнаете меня?
— Пани Юргелюшка,— пробормотал он.— Что вы тут делаете?
— Как это — что делаю? Работаю.
С материнской нежностью она погладила его по голове.
— И зачем было столько пить, пан Франек! Не жалеете вы своего здоровья!
Древновский махнул рукой.
— Теперь уж поздно — жалей не жалей.
— Что вы говорите? Как это поздно?
—- Поздно, и все. Подошел я к Свенцкому и ляпнул ему что-то, а он как глянет на меня... Знаете, что он мне сказал? «Боюсь, пан Древновский, что в дальнейшем я не буду иметь удовольствия работать с вами». Здорово, а? «Не буду иметь удовольствия...» Вот так-то, пани Юр-гелюшка, все насмарку пошло. Разлетелось к чертовой матери, как карточный домик. И опять я нуль без палочки.
Вдруг он выпрямился и схватил ее за руки.
— Пани Юргелюшка, только матери ничего не говорите...
— А чего мне ей говорить?
— Незачем старуху огорчать. Не скажете?
— Конечно, нет. Завтра все утрясется, вот увидите. Древновский покачал головой.
— Ничего не утрясется. Уж я-то знаю его. Вредный тип. Ни перед чем не остановится, чтобы меня погубить. Вы не проговоритесь матери? Дайте честное слово, что не скажете. Пани Юргелюшка...
— Обещала, значит, не скажу.
— И все из-за этого Грошика. Дрянь паршивая! Кабы не он, не нализался бы я так.
— Вот видите! И зачем вам это нужно?
— Но сейчас я уже не пьяный, правда, пани Юргелюшка? Не пьяный?
— Конечно, нет.
Он снова схватил ее за руки. Ладони у него были горячие и потные, глаза блестели.
— Вы ведь меня знаете, пани Юргелюшка. Разве я чего плохого хотел? Из нищеты выбиться хотел и жить по-людски. Или я хуже других и не имею на это права? Почему Свенцкий может быть министром, а я нет? Моя мать, сами знаете, пани Юргелюшка, всю жизнь грязные портки стирала буржуям. А я ненавижу нищету. Хватит, намаялся я в жизни. Что ж мне, за это так ничего и не причитается?
Юргелюшка покачала головой.
— Деньги, пан Франек, это еще не все. Счастья за деньги не купишь.
— Ну да! Рассказывайте! Были бы только гроши, пани Юргелюшка. Подумаешь, счастье! За деньги все можно купить. И еще по дешевке. Главное — начать, а там само пойдет.
Он встал и провел рукой по лбу.
— А, черт! Голова кружится.
— Посидите, пан Франек. Он прислонился к стене.
— Ничего, сейчас пройдет. Я парень крепкий, правда, пани Юргелюшка? Меня голыми руками не возьмешь.
— Куда вы идете?— забеспокоилась старуха.
— Куда глаза глядят.
Напрасно она пыталась его удержать. Шатаясь, он подошел к зеркалу, вынул гребенку и причесался. Потом поправил галстук.
— Теперь порядок! Парень что надо, правда, пани Юргелюшка?
— Эх, пан Франек, пан Франек...— вздохнула она.
— А что?
— Горе с вами.
— Ничего. В жизни всякое бывает. Как-нибудь выкарабкаюсь.
Держась за стену, он вышел из уборной и оглядел коридор.
— Пани Юргелюшка?
— Что?
— В какую сторону выход?
— Обождали бы лучше, пан Франек. Куда вы в такую поздноту пойдете?— переполошилась старуха.
— Ничего. А с ними,— он указал рукой в сторону зала,— конец. Шлюс. Тем лучше. К выходу туда, пани Юргелюшка? А там что?
— Кухня. Из кухни — направо. Давайте я вас провожу...
— Не нужно! До скорого свидания, пани Юргелюшка.
Он выпрямился, одернул пиджак и почти твердым шагом пошел по коридору, но с полдороги вернулся.
— Минуточку, пани Юргелюшка.— Он полез в карман брюк.— Про вас-то я совсем забыл.
— Что вы, пан Франек!— отмахнулась от него старуха.
Он вынул пятьсот злотых и протянул ей.
— Берите и помалкивайте. Деньги есть деньги. Она заколебалась. Этих денег как раз хватило бы на
рубашку и две пары носков для Фелека. Парень совсем обносился. Особенно нужна ему рубашка.
— Ну, берите, пани Юргелюшка! Или вам денег некуда девать?— И он всунул ей в руку ассигнацию.
— Что вы делаете, пан Франек,— смущенно пробормотала она.— Разве так можно?
— А что? Разве вам не причитается?
— Это слишком много.
— Пусть у вас сердце не болит,— засмеялся Древ-новский.
— Кабы от чужого...
— А чем лучше чужой? Берите, не то рассержусь. Еще посмотрите, пани Юргелюшка, сколько у меня денег будет!
Оставшись одна, она села на плетеный стульчик и задумалась, держа в руках спицы. Деньги свалились прямо как с неба. Видит бог, она не хотела их брать. Но, видно, так уж на свете устроено: одному печаль, другому радость. Никогда не знаешь заранее, где найдешь, где потеряешь. Вот ведь казалось, кто-кто, а Франек далеко пойдет. Ему в последнее время страх как везло. И вдруг, пожалуйте! А Фелек как раз мечтал о новой рубашке. И непременно чтобы желтая была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87