Юле нежно отобрала ее.
— Потерпи и ты. Здесь не курят.
Кабинет дежурной сестры был пустым. Юле на мгновение прижалась к Таурасу.
— Как это ты надумал прийти?
— Соскучился,— Таурас чувствовал, что не лжет, и коснулся губами ее щеки.— Только не демонстрируй меня всему персоналу отделения.
Потом, испытывая неловкость, Таурас хмуро поглядывал мимо плеча приятеля на сочную зелень деревьев, растущих вдоль улицы, на легко одетых прохожих и бормотал:
— Не сердись... не смог я попросить...
...Отцовский кабинет был полон табачного дыма, на письменном столе еще горела настольная лампа, а сам он в халате лежал поверх одеяла на диване. Одна рука под головой, другая на груди.
— Я думал, ты спишь,— сказал Таурас, садясь в кресло у письменного стола.— Работал? — спросил он, поглядев на кипу рукописей.
— Закончил один переводчик для издательства.— Гудинис спустил ноги с дивана.— Закуришь?
Таурас закурил.
— Как чувствуешь себя? — спросил он.— Что-то я разволновался, вот и прибежал.
— Довольно сносно. Может, чаю?
— Посиди. Обойдемся без чая. Спасибо за телеграмму,— усмехнулся Таурас.— Мог бы просто позвонить.
— Старые привычки. Вы же самостоятельная единица, семья.
Лицо отца было серьезным, почти торжественным.
Таурас промолчал.
— Что ж ваш прием так рано кончился? — осторожно поинтересовался отец.
— Кончился.— Таурас усердно гасил сигарету.
— Тогда отметим вдвоем, по-мужски? — Отец дотянулся до его плеча и тихонько пожал его.— По рюмке хорошего коньяка.
— Заметано,— согласился Таурас.— Только не пей кофе.
— У меня есть яблоки,— сказал отец.— Сегодня ходил на рынок, посмотрел, что и как...
Таурас вышагивал взад-вперед около изъеденного шашелем высокого платяного шкафа из темного дерева и чувствовал, как неотвратимо приближается минута откровенного признания, которую он хотел бы отдалить. Круглый столик с толстым стеклом, который накрывал отец, вероятно, и будет исповедальней, теперь он показался ему эшафотом только потому, что все предыдущие советы отца, даже его осторожные намеки Таурас откровенно презирал и решительно отвергал.
— Как твое сердце? — спросил он, когда они уселись друг против друга и отец разлил коньяк.
— Если начинает шалить, глоточек вот этого, и снова тикает.— Гудинис явно бодрился, и Таурас с тревогой чувствовал, отец хочет что-то скрыть — неловко, по- стариковски.
— Просто ребячество какое-то!— вдруг взорвался Таурас.— Темная деревенщина и та нынче к хорошему специалисту стремится. А ты? Кофе, сигареты день и ночь! Сколько прошу — сходи к Юле, лучшим врачам покажет... Так нет! Просто не знаю, что с тобой делать!
Отец пожал плечами и желтым от никотина пальцем пододвинул ему сверкающую гранями хрустальную рюмку.
— Лекарство! — саркастически фыркнул Таурас и сердито опрокинул коньяк.— Нянька тебе нужна, вот кто!
— Нового сердца мне никто не вставит,— возразил Гудинис.— Приходил сегодня какой-то будущий журналист,— отец начал медленно чистить яблоко,— хотел откопать меня для современности. Кто ему это посоветовал, не знаю, но очень уж старался. Наверно, я показался ему похожим на историческую достопримечательность, занятного героя для какого-нибудь мелодраматического очерка. Чем-то напомнил он мне тебя. Говорю с ним и вижу, не понимает самого главного, того, что и в мое время людям тоже приходилось жить, а не только бороться за идеи. И не обязательно надо было скрывать раненых партизан или оборудовать в погребе подпольную типографию.
— Может, ему хотелось, чтобы ты рассказал что-нибудь новое о Бинкисе, о Цвирке и других, с которыми тебе приходилось общаться?
— Нет. Упорно расспрашивал, что я написал в советские годы, а потом попросил мои старые сборники.— Отец повеселел.
— Дал?
— Нет. У меня самого только по одному экземпляру. Сказал, что он без особых трудов может достать их в университетской библиотеке. Чувствую, ушел разочарованный. Наверно, я показался ему впавшей в детство старой развалиной, как ты соизволил заметить.— Голос отца дрогнул.— Налей-ка еще.
— Я этого не говорил, но ты пойми... С тех пор как я уехал из. дому, мне все время неспокойно за тебя. Правда, ты не совсем один... С тобой Вайдас...
Отец встал, выдвинул ящик письменного стола и вынул какую-то вещь.
— Слушай, что это такое? Я нашел в ванной, на полочке.
Ладонь, на которой лежал странный металлический предмет, слегка подрагивала.
— Кастет? — удивился Таурас.
Он быстро пересек кабинет, открыл боковую дверь, нащупал выключатель. В его половине комнаты было пусто, только уныло стоял узкий диванчик. За одежным шкафом, делившим комнату пополам, автономные владения Вайдаса. Таурас пробежал глазами по вещам брата, разбросанным на столе, кровати, стульях, и вдруг его кольнуло чувство страха, ведь это замкнутый, чуждый ему мир. На коврике возле кровати гантели, стена оклеена изображениями атлетов и кинодив из журналов.
Таурас осторожно закрыл дверь и вернулся назад.
— Ты уверен, что он каждый вечер ходит в школу?
— Так он говорит. Я верю.
— Непременно поговорю с ним. Завтра же.
Таурасу показалось, что отец сдерживает усмешку.
— Ну, а ты сам... Часто беседуешь с ним? — В голосе Таураса снова прозвучал холодок.
— Почти не видимся. Работа, школа. Он дома-то и ест редко. К тому же...
— Твоя симпатия?
Отец не ответил, вытащил из пачки сигарету и долго, размышляя о чем-то грустном, постукивал ее кончиком по краю стола. Казался обмякшим, жалким, словно побитая собака. Таурас вышел в туалет.
Старик явно хочет вызвать сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54