Его головки выглядывали из травы, точно белые нежные звезды. Чем выше забираешься, тем шире открывается горизонт, тем больше хуторов открывается взгляду, тем дальше видят глаза.
На вершине горы настроение Хинда поднялось, будущее уже не казалось таким беспросветным. И все же его не покидало ощущение, будто гора это какой-то столб, с которого можно пасть, стоит лишь потерять равновесие.
Ткацкий станок судьбы все щелкал и щелкал.
Однажды вечером, перед тем как лечь спать, Хинд вышел во двор за малой нуждой и увидел у колоды с водой Яака.
Батрак мыл ноги. Раньше за ним этого не водилось. Что бы это значило? Он решил посмотреть, что будет дальше. Вымыв ноги, батрак на цыпочках направился к амбарам, шел он гораздо резвее, чем днем на работу, резвее и праздничнее. Только зашел он не в свой амбар, а в тот, где спала Элл. Дверь оказалась открытой. Яак скрылся в амбаре, на хуторе все стихло.
Вздохнув, Хинд вернулся в прохладную избу и залез на колосники.
Хинд, подобно кубьясу, шнырял по полям и следил за работниками. Только у него не было палки и карминного полушубка, как у Хендрика Кенка.
Элл разбрасывала на паровом поле навоз. Руки у нее двигались точно во сне, глаза слипались.
— До чего тяжело кидать навоз, на вилах не держится, рассыпается,— пожаловалась она, когда хозяин остановился возле нее.
— Так-так,— пробубнил Хинд и начал спускаться по косогору на край поля, где должен был пахать батрак. Его удивляло, что пахаря все еще не было видно.
Подойдя ближе, он увидел, что лошадь стоит на месте и пощипывает траву, плуг валяется рядом. Хинд с только что сорванной маргариткой в руке подкрался еще ближе.
Из кустов черемухи на краю пашни доносился храп. Так вот он где, работничек, голову спрятал в тени под кустами, ноги с белеющими от высохшей земли подошвами выставил наружу и спит себе крепким сном.
Хозяин постоял, посмотрел, затем поднял вожжу, привязал к ней ногу Яака и повел мерина вперед, протащив немного батрака по земле.
— Бог в помочь! — крикнул Хинд.
Мерин остановился, храпа не было слышно, спящий почмокал губами, потер глаза, отвел прилипшие к потному, распаренному лицу волосы.
— Спасибо,— пробубнил он, сплевывая скрипевший на нубах песок.— Крот землю нарыл! Раньше там ничего не было. Свежий бугорок.— И он удивленно посмотрел на черную кучу, через которую его только что протащили.
— А ты, видать, этой ночью глаз не смыкал!
— Хоть ночь, да наша, всего-то и радости... Садись и ты па кромку, отдохни чуток, чего ты все бегаешь, все равно в могилу в двух рубашках не ляжешь.
— Поговори у меня! — вспылил Хинд.— Одна еле полает по косогору, глаза слипаются, другой дрыхнет под кус- к)м, ночь даром перевел.
— Чего ты орешь? — зевнул батрак.— Или тебе завидно, что я с Элл сплю? Может, сам хочешь к ней пойти, да не решаешься, только подглядываешь из-за угла,— в его глазах загорелся злой огонек.
— Еще чего выдумал,— залился краской Хинд.
— А ты что, совсем шуток не понимаешь? — усмехнулся Яак, он и не думал вставать.
— Тоже мне шутка! Больно нужна мне твоя Элл!
— Ах, больно нужна тебе Элл? — ехидно переспросил батрак.
Он поводил ладонями по зеленой кромке, нащупывая место поровнее, уперся макушкой в мягкую землю, расставил для упора руки, словно у него в ладонях ручки нового немецкого плуга, оттолкнулся и вскинул вверх запачканные землей ноги. Рубашка сползла, пуп оголился, ноги покачивались в воздухе.
— Можешь так? — спросил он, стоя вниз головой.— Попробуй, вдруг получится. Хотя вряд ли!
— Это почему же вряд ли,— снова закипятился Хинд.
И тут же отыскал на траве возле батрака подходящее
место и встал на голову, дыхание тяжелое, руки напряжены, они были послабее, чем у батрака, длинные и тонкие.
Даже Элл спустилась с холма посмотреть на их баловство.
— Иди, попробуй и ты,— позвал Яак.
— Где уж мне! То не девичья забава...
— Ничего, ничего! Или боишься, юбка задерется — и мы увидим все твое добро?
Элл за словом в карман не лезла.
— Смотри на здоровье, у меня ничего ворованного нет, что при мне, все мое. Хочешь — ночью смотри, хочешь — днем, все равно добро не про тебя! — огрызнулась она.
Батрак опустил ноги и почесал макушку:
— Думаешь?
— А чего тут думать, и так известно — просопел всю ночь рядом, я все ждала, когда же ты начнешь, а ты так и не начал,— засмеялась Элл, подошла к Хинду, обхватила его сложенные крест-накрест ноги и подтолкнула: — Ну-ка походи на руках!
Хозяин, тяжело дыша, прошел немного вперед, увязая руками в рыхлой земле.
— Ишь запыхался, наелся, как бык, и не знает, как быть,— смеялась Элл.— Поешь-ка еще травки! Кушай, бычок, белый лобок! — напевала она и подталкивала Хинда, точно соху, пока тот не пропахал носом кучку земли, вырытую кротом.
— Интересно, в теплых краях есть кроты? — спросил Яак.
Хинд сел на землю и угрюмо сказал:
— Ты говоришь так, чтобы посмеяться надо мной.
— С чего ты взял? — серьезно спросил батрак.
А на следующее утро, когда Хинд снова начал его будить, Яак огрызнулся:
— Оставь меня в покое!
Но Хинд не оставил его в покое, не мог оставить, потому что с мызы пришло распоряжение идти на сенокос, и батрак прошипел, приходя в бешенство:
— Ежели ты, черт худой, будешь еще ко мне приставать, я вскочу и трахну тебя дубиной по голове! Так оглушу, всю жизнь будешь помнить!
Обычно в таких случаях хозяин останавливался в полнейшей растерянности. Однако на сей раз его осенило. Он принес пучок пакли, висевшей на заборе, тихонько откинул с ног Яака край тулупа и продел паклю между пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41