В руках у нее была ячменная лепешка и еще что-то в кулачке. Садык чувствовал, что непомерная тяжесть теснит его грудь.
— До свидания, мама!
— Подожди, сынок...
Тетушка Назокат приблизилась, раскрыла кулачок и высыпала ему на плечи горсточку муки. Потом подала лепешку:
— Откуси...
Приняв лепешку обеими руками, Садык откусил кусочек, проглотил. Домашний хлеб, что мягче, вкуснее, душистее тебя!
Обняв шею сына худыми руками, тетушка Назокат несколько раз поцеловала его. Она вся дрожала, как натянутая струна. Тяжесть разлуки с сыном была непомерна для нее.
— До свидания, мама!
Подняв голову, Садык через плечо матери посмотрел на жену. Казалось, силы оставили ее—она едва держалась на ногах, прислонившись к воротам. За ней толпились несколько соседских женщин, вышедших проводить своего председателя. Садык взглядом попрощался с Бунафшой. Та прикрыла глаза, из-под ресниц ее по щекам покатились слезы.
— До свидания, мама...— повторил Садык, осторожно разнимая объятия матери.— Нужно идти.
^ Иди, сынок... Чтобы голова твоя была крепче камня! Да покровительствуют тебе Чорьёр, пусть скорее найдут погибель твои враги!—Тетушка Назокат вернулась к Бунафше, взяла ее за руку.—Пойдем, доченька, в дом, негоже стоять здесь женщине с чиллой.— Она хотела увести Бунафшу, чтобы сын уехал спокойно, не слыша их рыданий.
— Да будет открыт и счастлив ваш путь, брат! Возвращайтесь скорее живым и здоровым,— пожелала одна из соседок.
— Дай бог, чтобы было так!— добавила другая.
Со стороны правления прискакал на коне дядя
Акрам. Одежда его была запорошена снегом. Видно, он долго ждал Садыка под открытым небом,
— Уже собрались, председатель. Меня послали за вами.
Садык попрощался со всеми, кто вышел проводить его, посмотрел на жену, и сердце его заныло. Она помертвела, застыла у ворот, взгляд ее был бессмысленным, губы дрожали. Грудь судорожно опускалась и поднималась. Казалось, она вот-вот повалится на холодную землю.
Заставив себя отвернуться от жены, от матери, от дома, Садык следом за дядей Акрамом поспешил в нижнюю часть кишлака, к правлению. Под его ногами, как и вчера, поскрипывала промерзшая, слегка покрытая снегом земля. На лицо и руки садились снежинки и тут же таяли... Вдруг за спиной послышался душераздирающий крик Бунафши:
— Остановитесь! Зачем вы покидаете нас! Отпустите меня, отпустите, говорю!..
Садык обернулся. Две женщины, держа Бунафшу за руки, пытались увести ее во двор, но она вырывалась и кричала:
— Отпустите меня! Остановитесь, не оставляйте нас! Куда вы уходите?!
— Будьте мужественны, председатель.— Склонившись с коня, дядя Акрам положил руку на плечо Садыка.— Пойдемте, давайте мне ваш мешок.
Садык резко отвернулся и зашагал рядом с конем старика...
Вскоре тридцать восемь человек на четырех арбах выехали со двора военкомата и к вечеру добрались до маленького полустанка Кабутархона, проделав путь почти в пять фарсахов. Было все так же холодно, не переставая валил снег. Ветер обжигал лицо. Офицер из комиссариата, приехавший с ними на станцию, сдал их молоденькому лейтенанту и вернулся обратно. Лейтенант сказал, что завтра в десять утра погрузка в эшелон.
Крошечный зал ожидания был забит народом: кто дремал, подложив под голову вещмешок, кто разговаривал с соседом, кого-то пришли проводить. Было даже несколько женщин с детьми на руках. Кто-то курил, кто-то с кем-то спорил... Негде было не то что присесть, но даже и стоять.
С вещмешком за плечами, опустив уши теплой шапки и поглубже засунув руки в карманы, Садык, чтобы не замерзнуть, ходил взад и вперед вдоль путей, притопывал ногами, однако руки и ноги коченели — до утра он порядком промерз.
На рассвете прибыло еще несколько партий новобранцев. Выяснилось, что здесь собирали людей из трех горных районов, где нет железной дороги.
Снег прекратился. Сквозь тонкую пелену облаков мутно засветило солнце. К новобранцам подъехал «виллис», из него вышли три офицера — военные комиссары районов во главе с полковником. Правый глаз полковника был закрыт черной повязкой.
Над полустанком воцарилась напряженная тишина.
Увидев Садыка, знакомый капитан улыбнулся ему, кивнул, словно подбадривая: «Ничего, брат, пройдут и эти дни...» Садык тоже улыбнулся.
Потом капитан распорядился, чтобы все провожающие стали по ту сторону железнодорожного полотна, а новобранцы построились.
Офицеры вытащили из полевых сумок листы бумаги и передали их полковнику. Полковник осмотрел строй и объявил, что начинает перекличку. Глядя в бумаги, он громко называл: Рахмонов Бобо, Сангов Шо- кир, Исмоилов Амин...
Список был длинный. Ожидая, пока очередь дойдет до него, Садык смотрел через пути на тех, кто оставался,— на женщин с детьми, стариков, подростков, на нескольких мужчин с костылями, в солдатском обмундировании. Все подавленно молчали. Раздавался лишь четкий голос полковника да отклики тех, кто выходил из строя. Даже дети почему-то не плакали.
И вдруг тишину прорезал взволнованный окрик: «Отец Самада1 Отец Самада!» Садык увидел Бунафшу. Она сидела на коне, чуть в стороне от провожающих, и взглядом пыталась отыскать его в длинной шеренге. Заметив Садыка, спешилась и быстро смешалась с толпой.
Садык не верил своим глазам. Он поразился, растерялся... Видел, что бока лошади потемнели от пота, а морда окутана паром. Что наделала Бунафша! С ума сошла, что ли! Проскакать в такую погоду сорок километров! Еще не оправилась после родов. Ей ли мучиться в седле! Да по опасной горной дороге... Могло ведь случиться несчастье!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26