"Честь имею представить, брательник
из краснова Питера! Студент! Художник! А ну, налетай, продается художник,
настоящий, не гулящий, честен до скуки, любит науки!" А Ева смотрела
исподлобья, а Лидка кудахтала радостно: "А мы помним! Евушка, правда?
Дымок, присаживайся, дорогой ты наш, как хорошо, что завернул!" Позади
была основная масса бутылок, позади поздравления, дарения... Оставалось
ждать. Во что бы то ни стало надо уехать завтра дневным, думал Дима. И
позвонить Ей уже завтра. Он вспомнил тот вечер: нежный сиреневый сумрак Ее
квартиры, пропитанный тревожным ароматом Ее духов. - Дима сам был насквозь
пропитан этим тревожным воспоминанием. Ее родители уехали куда-то, и после
очередного экзамена они пошли к Ней, они были вдвоем, говорили, смеялись,
дурачились, даже играли в "морской бой", как дети, но время от времени он
позволял себе невзначай дотронуться до Ее руки, однажды даже до шеи, и
чуткие его пальцы до сих пор ощущали прохладную гладкую кожу, легкую
пульсацию крови и едва ли не души... Когда он ушел от Нее,
автобусы-трамваи уже разбрелись по лежбищам, и домой он добирался пешком
через благоуханный Лесотех - от Шверника от Лесного, - ночные песни пели
оглушительно, со вполне объяснимым восторгом. Дима его разделял: через
мосты он успел проскочить на попутке. Перед уходом он предложил Ей
отдохнуть пару недель вместе - приятель звал его в гости в Одессу, и Она
сказала: "Забавно, Я буду иметь в виду". В ящике Диминого стола в
Ленинграде уже лежали два билета на одесский поезд - даже отсюда, за
шестьсот километров, они, казались, светили, как негасимый маяк.
Завтра я Ее увижу, думал Дима. И скажу: во вторник едем. Просто так и
скажу, как будто все само собой разумеется. И Она будет рада. Будет рада!
Во что бы то ни стало нужно уехать дневным. Десять дней не виделись.
Стариковски закряхтев, Шут поднялся, добрел до горки подарков на
комоде и пригляделся. Выдернул фоторепродукцию Нефертитиной головки,
посредством которой канцелярские магазины и киоски "Союзпечати" вот уже
больше года приобщали людей к прекрасному. Издевательски вгляделся в
обветренный веками профиль. Из нагрудного кармана ковбойки достал
фломастер и вдруг принялся размашисто писать поперек портрета. Лидка
вскочила:
- Шут!
Но Шут успел. Когда Лидка подбежала, он, скалясь, перебросил картинку
Димке. Поперек изображения подбородка и шеи многотиражной красавицы
тянулось жирно и завитушечно: "Как ни крутите, ни вертите, но все же шлюха
Нифертити". Дима отдал поруганный подарок подбежавшей Лидке, она глянула.
- Идиот, - сказала она с обидой.
- За что ты ее? - спросил Дима.
Шут походкой Юла Бриннера, подпружинивая шаг и чуть разведя
неподвижные руки, вернулся на место. Надломленно сел.
- Надоела, - сообщил он. - Затрепали, аж лоснится.
- Она ведь не виновата, - проговорила Лидка, жалостливо разглядывая
репродукцию.
- Не виновата? - с неожиданной злобой переспросил Шут. - Муж державу
спасал, один-одинешенек против своры аппаратчиков, а у нее одно:
Эхнатончик, что ты нынче молчаливенький... а посмотри, котик, какую
диадемку мне почтительнейше поднес председатель Мемфисского горкома... а
не пора ли нам полежать голенькими?
Лидка уже хихикала. Она смеялась, кажется, любой, даже самой плоской
остроте Шута, а если ему удавалось отмочить что-то стоящее - прямо падала.
- Козел, - глухо произнесла Ева, не открывая глаз и не поднимая лица
с ладоней.
- А из нее мне идеал творят, эталон! С какой стати? Право слово, ведь
в том же Египте была Хатшепсут! На ряшку не хуже, да и человек дельный,
настоящий правитель, лучше многих мужиков. Понастроила сколько! И не
сфинксов дурацких, а для дела! В документах так и писали: повелитель
Верхнего и Нижнего царств. В мужском роде...
- Все ты знаешь, - с неприязнью сказала Ева. - Умный какой. Что-то
Лидка твоя на эту Хат мало похожа.
- Естественно. Будь она в мужском роде, - оскалился Шут, - я бы ее
зарезал...
Дима, не выдержав, негодующе фыркнул.
- Что? - взъярился Шут. - Конечно! Но я и не предлагаю ею восхищаться
до вековечных соплей! Скажи, дитя мое, ты - эталон?
- Я - жемчужина гарема, - игриво ответила Лидка, и Диме стало
неприятно за нее. Шут потрепал ее по голове.
- Ах ты, лапушка, - проворковал он, - свое место разумеешь.
И как награду положил ладонь ей на ногу. Лидка просто расцвела и
сдвинула колени, поймав Шута. Перехватив Димин взгляд, Шут сообщил:
- И слабым манием руки на ней я расстегнул портки.
- Каз-зел, - повторила Ева и взялась за фужер.
- Это мысль, - сказал Шут и свободной рукой ухватил свой. - Давайте
треснем. Дымок, у тебя есть?
- Есть.
Ева, не отпив, поставила. У нее были совершенно хмельные тоскливые
глаза.
- Мне с тобой и пить-то тошно.
Шут отпил, аккуратно поставил фужер.
- Глянь на себя, - проникновенно сказал он, через стол вперив в Еву
длинный палец. - Уродство Сатаны - ничто пред злобой женщины уродством.
Ева смешалась на миг. Запахло совсем уже остервенелой перепалкой, и
Дима, стараясь разрядить обстановку, поспешно и несколько опрометчиво
заполнил паузу, перетянув внимание на себя.
- Бросьте вы, - сказал он. - Давайте я вам лучше сказку расскажу. К
случаю подходит.
- Сгораем от желания, - Шут немедленно принял позу крайнего внимания.
- Конечно, Дымочек! - воскликнула Лидка обрадованно.
Дима не ожидал, что они так быстро согласятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63