Вдоль самого края обрыва стояла сетка забора и, держась пальцами за ее
проволочные ячейки, они стали протискиваться вперед, жаля руки и осыпая
каблуками вниз глину. Вдали за забором виднелись строения, но их почти
закрывала высокая запущенная трава с одеревенелыми стеблями. "Не просто
здесь удирать, - прошептал Поэт." - "Тише, догонять тоже нелегко."
В одном месте забора сетка была разорвана и скаталась к двум
суковатым столбам, - похоже здесь часто ходили, наверное работники фермы,
жившие в деревне. В этот проем они и вошли и Миня сразу взял влево, с
треском раздвигая траву. Запах стоял отменный. "Э, - крякнул Поэт, -
здоровое, ядреное!" Тут Егор увидел куда они следовали. На большой
прогалине высились здоровенные кучи чего-то непонятного, скомканные сюда
озверелым бульдозером, и над этими кучами гудящей тучей роились мириады
нечистоплотных мух.
- Сзади заходи, чтобы от фермы видно не было. Пригнитесь.
- Давай вилы. Держи, Егор, а мы будем нагребать.
Егор взял мешок за края, а товарищи, с трудом выколупывая комья
полузастывшей коры, стали их кидать внутрь. Горловина мешка почему-то все
время оседала и закрывалась то с одной стороны, то с другой, а то и
выскальзывала и тогда какой-нибудь ком падал мимо и рассыпался.
- Хватит, тяжело будет. Подставляй следующий.
Они торопились. Егор держал и вдруг увидел перед глазами нелепую
панорамную картину, похожую на правду: Светлоярск полнится середнячком, из
которых каждый имеет дачу, машину (вернее всего - "черепашку"), ездит на
ней на ферму за ничейным, но чужим навозом, а когда возвращается домой, то
идет на завод, в контору или учреждение, откуда, уходя непоздним вечером,
которым, если не имеешь хобби, ну совершенно нечего делать, кроме как
обжираться, просаживать вереницы часов у телевизора, или ссориться с
близкими только лишь от неважного настроения и усталости, а в лучшем
случае играть в плотскую любовь и питать тщетные надежды на может быть
более удачливую судьбу скудоумного и "безрукого" максималиста-ребенка,
опять шляющегося по дворам, бегая, конечно, не от хорошего, как, впрочем,
и не к хорошему; и вот, возвращаться таким вечером домой и уносить в
авоське какой-нибудь, пусть самый захудалый, без спроса присвоенный
"кусочек" завода, конторы или учреждения. Эпидемия вороньего рефлекса...
- Последний держи.
- А все-таки ливень будет. Смотри тучи!
- Да, пожалуй. Успеть бы назад прорваться, пока слякотью поля не
развезло.
... а когда наступает конец лета, то с ужасом убеждаться, что на
садовом участке опять с гулькин нос уродилось, потому что, если честно, и
не доходили до него руки, пусть совсем и не от лени, и, чтобы выйти из
затруднения, приходится подъезжать к забору государственного садоводства,
и перемахивать через него с вместимыми сумками, и обобирать там ничейные,
но чужие и охраняемые деревья: ранета, груш, яблони, облепихи и еще много
чего, и возвращаться нагруженными, избегая сторожей, и опять возвращаться
домой, в общество таких же середнячков, из среды которых чаще выходят
таланты не потому, что есть от чего, а от их невероятной многочисленности;
и опять с тревогой ждать зимы, а зимой - с надеждой ждать лета, и
прожирать тонны еды, и уж совсем редко - ходить в гости к таким же как ты
сам...
- Ой! - ойкнул Миня и упал на мешок, повалив его за собой. Поэт
прыжком отскочил в сторону, а Егор поднял глаза и увидел над собой
откормленную морду племенного быка.
- А я было испугался! - подбадривающе шепнул Поэт.
- Спокойствие, - сказал Миня, успевший подняться. - Хороший, хороший
мой... Не делая резких движений, берем хабар и отступаем.
Бык провернул челюстью и громко замычал. Он так и не понял причину
того, почему Любопытный Объект так быстро скрылся в щекотливых былках
сухостоя, а "Любопытный Объект" показывал пятки и ферме, и морде быка, и
крапиве, а также забрасывал ох ставшие какими тяжелыми мешки в багажник
"черепашки" и трясся словно по стиральной доске, выезжая на прибитую
первыми каплями дождя, но еще пыльную дорогу. Через несколько километров
их накрыл ливень, и елозили они, и буксовали по грязи, и кидало их из
стороны в сторону, и невероятно вымотались они, пока не добрались до дачи,
в тепло и дымные запахи вкусненького.

Глава пятая
- Дождь все идет, - повторила Виола и, отпрянув от стекла, задернула
занавеску.
Когда она отошла, Егор встал на ее место и вгляделся в льющие с неба
потоки воды: капли, больше похожие на жирные струи, хлестали по дрожащему
карнизу и отскакивали дребезгами; из всех щелей дуло и брызжало мелким
веером воды, отчего на подоконнике и на полу под ним уже образовались
округлые лужицы; за окном же стояла сплошная серость и даже соседние дачи
терялись во мгле. Дождь лил третьи сутки.
Но еще вчера, после приезда и ошалелой ночи, когда дороги разбухли и
растекались чмокающей склизью под сапогами, они поняли, что выехать в
Город будет невозможно, потому что они всерьез завязнут на первом же
повороте.
По впитанной с молоком матери привычке, они в любой ситуации
чувствовали себя богами - что им ливень, который обязательно пройдет. Это
даже хорошо, что есть на свете грозы, приносящие хоть какие-то разрушения,
а иначе жизнь казалась бы уж совсем-совсем благоустроенной. В любой
ситуации они знали, придет кто-то и устранит эту досадную неисправность -
разве они не боги, которые сообща знают и могут все, еще их деды успешно
правили миром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23