Другая проблема — и это тоже относится к делу — состояла в том, что оба лифта были тихоходными, поскольку слишком быстрые спуск и подъем пугали жильцов до полусмерти. Если вы в годах и к тому же большой любитель выпить, а ваш мочевой пузырь уже не так надежно держит жидкость, то подъем на лифте может иногда показаться бесконечным. К сожалению, у старика давным-давно прошли его лучшие годы, и его мочевой пузырь начал сдавать. Другие жильцы не раз жаловались на то, что, столкнувшись с ним в дверях лифта, замечали под ним лужу. И как бы любезно он ни раскланивался, мерзкий запах мочи так и бросался в нос, когда он проходил мимо. Не обращая внимания на протесты старика, смотритель уже трижды его предупреждал, а сегодня решил поставить в известность и старую леди. Или она будет держать своего мужа в узде, или их выселят. ВЫСЕЛЯТ. Кроме шуток. Нечего мочиться в лифте. Мало того, что ему приходится выслушивать назойливые жалобы квартиросъемщиков по поводу отопления, водопровода, хулиганства, квартирной платы, лифтов, неисправных коллекторов, шума и соседей, так он должен еще вытирать лужи, оставленные слабоумным старикашкой, страдающим недержанием мочи. Иногда смотритель любил помечтать о том, как было бы здорово заложить в каком-нибудь укромном уголке бомбу с часовым механизмом, завести ее на тридцать минут и отправиться в ближайшую пивную; сидеть там над кружкой горького и жевать пирог с телятиной и ветчиной, наблюдая за стрелкой и поглядывая через окно на высокое здание, потом заказать еще одну пинту и, пока отсчитываются роковые секунды, перекинуться парой шуток с владельцем. Затем великолепный взрыв, и этажи рассыпаются, как игральные карты или как заводские трубы, которые, как он видел в одном фильме, складываются, как телескоп, когда их подрывают у основания. Отныне и навсегда — никаких квартиросъемщиков, никаких жалоб, никакой беготни. Все уничтожено, все мертво. Восхитительно...
Смотритель был где-то на уровне пятого этажа, когда свет внезапно погас и лифт остановился. Изрыгая проклятия, он начал шарить в темноте и нащупал аварийную кнопку. Он надеялся, что его жена, эта безмозглая кобыла, услышит сигнал, но, понажимав на кнопку битых десять минут, он понял, что остановка вызвана не поломкой подъемного механизма, а чем-то другим. «Электричество отключили, сволочи», — сказал он про себя.
Сидеть в кромешной тьме было страшновато. Но, как ни странно, довольно уютно — почти как в материнской утробе. Или в могиле, где единственная компания — это Ничто. Однако скора он обнаружил, что не совсем одинок в темной кабине.
Через некоторое время смотрителю удалось открыть дверь. Он на ощупь определил, что до следующей площадки осталось не более трех футов. Открыть двери шахты оказалось немного сложнее, но он проявил упорство, мобилизовав все те резервы, которые, как подсказали ему голоса, у него имелись. Странная штука — едва ты понял, что способен что-то сделать, это становится осуществимым.
Остаток пути он проделал пешком, и окружающая тьма уже нисколько его не беспокоила. Когда он открыл дверь на площадку десятого этажа, на него с воем налетел ветер, но он лишь усмехнулся и прошел по короткому коридору направо, к квартире пожилых супругов. Сначала они не хотели открывать, и ему пришлось долго их уговаривать, объясняя, что у него к ним официальное дело. Старуху он прикончил первой, использовав для этой цели швабру, которая стояла в прихожей. Сбив старуху с ног, он до упора засунул ручку швабры ей в глотку. Со стариком, и не подумавшим прийти жене на выручку, а притаившимся в спальне под кроватью, ему пришлось повозиться довольно долго. Смотритель расхохотался, прошлепав по вонючей луже, растекавшейся из-под кровати, вытащил оттуда старика и, наслаждаясь его каркающими воплями, поволок на кухню, где было так много безобидных орудий убийства. К сожалению, сердце его жертвы отказало раньше, чем была закончена работа, но он все равно успел получить массу удовольствия. Мочиться в лифте старик больше уж не будет. Никогда.
Смотритель сидел возле еще теплого трупа и блаженствовал: отныне он волен делать все, что ему заблагорассудится, и открывать все новые и новые запретные ощущения. Свобода пришлась ему по вкусу. Через некоторое время внизу взорвался грузовик, и небо за окнами озарилось оранжевыми всполохами. Смотритель выбрал один из окровавленных кухонных инструментов, вышел на площадку и замер в ожидании.
Еще не увидев его, Эдит Метлок ощутила его присутствие. Она уже почти дошла до конца лестницы, как вдруг остановилась: ее разум перестал воспринимать крики и шум борьбы, доносившиеся снизу, и сосредоточился на том, что находилось впереди. Продолжая цепляться одной рукой за поручень и опираясь коленом о ступеньку, она медленно посветила фонариком вверх — медленно, потому что смертельно боялась того, что должен был осветить луч: интуиция подсказывала ей, что это будет нечто ужасное. Показались ноги, колени, торс. Человек был в синем рабочем комбинезоне, и когда луч фонаря скользнул выше, она увидела в его руках окровавленный кухонный нож с коротким лезвием, каким обычно разделывают мясо. Человек ухмылялся, но его зубы и рот были в крови, кровь текла по его подбородку. Весь его комбинезон был забрызган кровью. Она поняла, что это безумец, и закричала, когда он спустил ногу на одну ступеньку.
Первый взмах маленького ножа не попал в цель, поскольку смотритель был ослеплен светом фонаря, но второй рассек ее поднятую для защиты руку. Рука сразу онемела, словно по ней ударили не режущим инструментом, а молотком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122