… – со вздохом спросил Замотаев. – Не отметить День Победы – большой грех.
– Да, Победа – святое дело… – Упадышев тоже вздохнул. – Можно бы заглянуть к деду Егору Ванину. Прошлый год в этот самый праздник он неплохо угостил меня настойкой на зверобое. Сам битый час просидел с одной рюмашкой, а меня не ограничивал. Считай, всю поллитровку я оприходовал и травку из бутылки зажевал. Мировой старик. Его рассказы о прошлой жизни да о войне настолько приятно слушать, ну прямо, как… стакан хорошего самогона выпить.
– У Егора Захарыча, по-моему, какая-то беда стряслась.
– С чего взял?
– Когда из шашлычной к тебе шпарил, краем глаза видел, как старик с Богданом Куделькиным на корточках разглядывали во дворе лежащую Белку. Либо заболела собака, либо совсем подохла. Так что навряд ли сегодня Егор Захарыч…
– Погоди, Гриня, – внезапно сказал Упадышев и, прищурясь, уставился на усадьбу ветерана, возле которой остановился свернувший с райцентровской дороги мотоцикл «Урал». – Я на трезвую голову хреново вижу. Глянь ты: что за милиционер к деду Егору прикатил?
– Так это же наш участковый Сашка Двораковский из Березовки, – приглядевшись, ответил Замотаев.
– Чего он сюда на праздник припорол?
– Должно быть, Егор Захарыч вызвал.
– Для какой надобности?
Замотаев пожал плечами.
– Давай из любопытства сходим, – после недолгого молчания предложил Упадышев.
– Во придумал! – Замотаев покрутил пальцем у виска. – Там же Богдан Куделькин. Только заявимся, он сразу нахамит: «Вы, друзья, опять пьяные?»
– Ты чо, Гриня, мелешь? Разве мы сегодня пили?
– А ведь, правда, не пили… – смутился Замотаев. – Не пойму, чего мне вдруг померещилось, вроде мы под турахом. – И поднялся с завалинки. – Айда, Кеша, представимся начальству тверезыми как никогда.
Упадышев тоже поднялся.
– Айда-пошли, Гриня.
– Тапочки переобуй, – подсказал Замотаев.
Кеша провел ладонью по лысине:
– Я не артист, чтобы перед каждым выходом в люди обувать штиблеты да причесываться.
Лайка Егора Захаровича оказалась жива и здорова. Когда Упадышев с Замотаевым вошли во двор ветерана, собачка миролюбиво лежала на травке возле ног хозяина и словно прислушивалась к разговору председателя акционерного крестьянского хозяйства Богдана Куделькина с участковым Двораковским. Куделькин, прервав разговор, пристально посмотрел на внезапно появившихся механизаторов и недоуменно проговорил:
– Удивительно…
– Что? – не понял стоявший рядом с ним участковый.
– Праздничный день, а закадычные друзья трезвые.
– И на старуху, Богдан Афанасьевич, бывает проруха, – с усмешкой отшутился Кеша.
– Зачем пожаловали? Если за авансом, то в праздничные дни я денег не выдаю.
– Откровенно говоря, с деньгами у нас всегда две проблемы: или их мало, или совсем нету, – опять усмехнулся Кеша. – Но сегодня, председатель, не волнуйся. Деньжат клянчить не станем. Увидели участкового и решили узнать: чо случилось?…
– Случилось, мужики, такое, что хуже некуда, – сказал участковый и показал на лежавшую около собаки почерневшую кисть человеческой руки. Поглядите, что притащила Белка Егору Захаровичу…
– Во, бляха-муха, елки зеленые… – растерянно произнес Упадышев. – И где она такую оказию нашла?
– Не говорит.
Коша повернулся к Егору Захаровичу:
– А ты, дед Егор, утверждал, будто собачка у тебя настолько умная, что человеческую речь понимает.
– Видишь, Иннокентий, в чем дело… – старик потеребил седую бороду. – Понимать-то она понимает, но сказать не может.
Замотаев, присев на корточки, стал разглядывать необычную находку.
– Это ж левая мужицкая рука! – будто сделав открытие, вдруг воскликнул он и уставился на Упадышева. – На пальцах это самое… тутуировка «Люся». Может, твоей Людки знакомый мужик?
Упадышев удивленно выпучил глаза:
– Сам не понимаешь, какую чушь спорол?… Если б этот мужик знал мою Людку, он бы натутуировал слово «Сука».
– Чего ты, Кеша, так осерчал на супругу? – усмехнулся участковый. – Опять, как в прошлом месяце, каблуком туфли по лбу звезданула?
– Еще хуже отмочила, – буркнул Упадышев. – Устроила праздник со слезами на глазах.
– На выпивку денег не дала?
– Нужны мне ее деньги, как попу гармонь. Трехлитровую банку первача вдребезги об угол бани расхлестала.
Богдан Куделькин прыснул смехом:
– Вот, оказывается, почему вы с Гриней сегодня трезвые. А я, грешным делом, уж подумал, что к вечеру снег по колено выпадет.
– Снегопад, Богдан Афанасьевич, от нашей выпивки не зависит. Зря подковыриваешь. На душе горько, что в победный день нечем помянуть воинов, погибших за наше счастливое будущее.
– Настоящее счастливым не считаешь?
– Какое может быть счастье, когда жена не понимает, что мужик не кактус, ему надо пить.
– Самогон не на продажу гонишь? – строго спросил участковый.
– Ты чо сморозил, Сашок?… Какая на хрен продажа, если самому на похмелку не каждый раз остается.
– Не надо злоупотреблять выпивкой.
– На этот счет могу ответить словами поэта Есенина:
«Лучше уж от водки умереть, чем от скуки».
– Ого! Даже поэзию знаешь?
– Не всю, конечно, а что касается моих интересов, кое-что знаю. – Упадышев достал из кармана обвислых галифе кисет и, сворачивая самокрутку, сменил тему: – Впрочем, чо пустое обсуждать. Ты, стражник порядка, не забивай себе голову пустяками. Маракуй над тем, как разыскать мужика, у которого Белка отгрызла руку.
– Может, подскажешь, с чего начинать розыск? – иронично поинтересовался Двораковский.
– Может, подскажу… – Упадышев раскурил зачадившую самокрутку. – Надо тебе, Саня, перво-наперво строго допросить Ромку Удалого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59