Вместо них Лейбниц говорит о монадах, которые ещё фундаментальнее атомов. Он не на шутку увлёкся, так что о них мы ещё услышим.
РАВЕНСКАР: Очень странно, ибо в личном письме он мне сообщил, что, опубликовав интегральное исчисление, намерен посвятить себя генеалогии.
УОТЕРХАУЗ: Таковая работа сопряжена с путешествиями, а доктору лучше всего работается в карете. К тому же он может заниматься и тем, и другим одновременно.
РАВЕНСКАР: Иные сочтут, что, занявшись историей, он признаёт свое поражение в схватке с Ньютоном. Я лично не понимаю, зачем ему терять время, выкапывая древние генеалогические деревья.
УОТЕРХАУЗ: Быть может, я — не единственный натурфилософ, способный провернуть «умеренно закрученную интригу».
РАВЕНСКАР: Что вы несёте?
УОТЕРХАУЗ: Откопайте несколько древних генеалогических деревьев, перестаньте считать Лейбница тупым неудачником и пустите в ход свои философические познания: например, что дети сифилитиков часто получают сифилис от родителей и не способны иметь жизнеспособное потомство.
РАВЕНСКАР: Сейчас вы заплываете в опасные воды. Даниель. Не сбывайте, что в них обитают чудища.
УОТЕРХАУЗ: Истинная правда, и когда человек достигает той поры в жизни, когда должен сразить чудище, как святой Георгий, или быть проглоченным, как Иона, тут-то он и пускается и плавание.
РАВЕНСКАР: Так вы намерены сразить или быть проглоченным?
УОТЕРХАУЗ: Меня уже проглотили. Либо я сражу чудище, либо оно изблюёт меня на некий участок суши — быть может, в Массачусетс.
РАВЕНСКАР: Ладно. Иду к печатнику, пока вы не напугали меня ещё больше.
УОТЕРХАУЗ: Быть может, это лучшее дело в вашей жизни, Роджер.
Маркиз Равенскарский уходит.
Входит сэр Ричард Апторп, один.
АПТОРП: О горе! Ужасные вести! Страшись. Англия... удел твой — скорбь!
УОТЕРХАУЗ: Что в храме Меркурия ввергло вас в такое уныние? Вы потеряли много денег?
АПТОРП: Нет, заработал, скупая дешево и продавая дорого.
УОТЕРХАУЗ: Покупая что?
АПТОРП: Ткань для палаток, селитру, свиней и другое, потребное для войны.
УОТЕРХАУЗ: У кого?
АПТОРП: У тех, кто знает меньше меня.
УОТЕРХАУЗ: И продавая кому?
АПТОРП: Тем, кто знает больше.
УОТЕРХАУЗ: Обычная коммерческая сделка.
АПТОРП: Только в придачу я кое-что узнал. И знание это наполняет меня ужасом.
УОТЕРХАУЗ: Так поделитесь им с Плутоном, ибо Плутон ведает все тайны, почти все хранит и купается в страхах, как старый пёс — в лучах летнего солнца.
АПТОРП: Покупатель — король Англии.
УОТЕРХАУЗ: Добрая весть! Король укрепляет нашу оборону.
АПТОРП: С чего, по-вашему, еврей отправился через море покупать полотно здесь?
УОТЕРХАУЗ: Потому что оно здесь дешевле?
АПТОРП: Не дешевле. Однако, покупая полотно в Англии, он экономит на перевозе. Ибо все военные припасы будут доставлены не на поле боя в какой-нибудь далекой стране. Король намерен использовать их здесь, в Англии.
УОТЕРХАУЗ: Поразительно, ибо здесь нет чужеземцев, с которыми бы следовало воевать.
АПТОРП: Одни англичане, сколько хватает глаз!
УОТЕРХАУЗ: Быть может, король боится иноземного вторжения.
АПТОРП: Вас эта мысль утешает?
УОТЕРХАУЗ: Мысль о вторжении? Ничуть. Мысль, что Колдстримский гвардейский, Гренадерский и Собственный королевский блекторрентский гвардейский полки будут убивать иноземцев вместо англичан — да, немало.
АПТОРП: В таком случае выходит, что всякий добрый англичанин должен всемерно способствовать такому вторжению.
УОТЕРХАУЗ: Давайте осмотрительнее выбирать слова, ибо Джек Кетч сразу за углом.
АПТОРП; Никто не выбирает слова осмотрительнее вас, Даниель.
УОТЕРХАУЗ:
Чтоб братская не проливалась кровь,
Пусть мы увидим в битве справедливой
У наших берегов голландские суда,
В кольце осады наши города.
Солдаты, чтоб явить вождю любовь,
Кровь чужаков прольют на наши нивы,
А если дрогнут, бросив стяг в пыли,
То вождь их не годился в короли.

Версаль
1687
Д'Аво,
март 1687
Монсеньор!
Наконец-то настоящий весенний день — пальцы оттаяли, и я снова могу писать. Хорошо бы выйти и полюбоваться цветами; вместо этого я шлю письма в страну тюльпанов.
Вам приятно будет узнать, что с прошлой недели во Франции нет нищих. Король объявил нищенство вне закона. Дворяне, обитающие в Версале, обеспокоены. Разумеется, все согласны, что закон прекрасен, но многие сами практически нищи и боятся, как бы он не затронул их.
По счастью — по крайней мере для тех, у кого есть дочери, — мадам де Ментенон открыла девичий пансион в Сен-Сире, в нескольких минутах езды от Версаля. Это несколько осложнило мое положение. Моя воспитанница, дочь маркизы д'Озуар, теперь посещает занятия в пансионе, и я осталась не у дел. Правда, пока речь о том, чтобы меня отослать, не заходила. Я воспользовалась свободным временем, чтобы дважды съездить в Лион и ознакомиться с тамошней коммерцией, по всей видимости. Эдуард де Жекс расхвалил мадам де Ментенон мой педагогический дар, и та вознамерилась определить меня учительницей в Сен-Сир.
Упоминала ли я, что все тамошние учительницы — монахини?
Де Ментенон и де Жекс так преисполнены внешнего благочестия, что я не могу их раскусить и почти готова поверить, будто они подозревают во мне монашеское призвание — другими словами, настолько слепы к мирским делам, что не понимают моей истинной роли. А может быть, они знают, что я управляю капиталами двадцати одного французского дворянина, и намерены меня устранить либо подчинить себе угрозой монастыря.
К делу: прибыль за первый квартал 1687 года вполне удовлетворительная, о чем Вы знаете как клиент. Я объединила все средства в один фонд и инвестировала через надежных посредников, которые спекулируют определённым товаром или деривативами на акции Голландской Ост-Индской компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115