Глаза выглядят неодетыми, голыми.Я стараюсь «прикрыться», хлопаю белесым и ресницами и. как при всякой «неодетости», чувствую себя смущение И веснушки, как у тети. Всюду веснушки…– Ты будешь счастливцем! – давно обещала она.– Не надо мне счастья и не надо веснушек! – отвечал я ей раньше.Но вот уже три года затаился и жду, что ее обещание сбудется. С того мгновения, как увидел Любу Калашникову…– Ты веришь, что твоя судьба для меня дороже своей? – спросила сегодня тетя.– Я был бы подлецом, если бы в это не верил!– Тогда, Митенька, выслушай то, что уже не раз слышал. Мне нелегко об этом напоминать… Но в конце концов я должна думать не о том, как выгляжу, в каком свете предстану перед тобой, не о том, что ты обо мне подумаешь. Важно, что ты подумаешь о с е б е. И даже не подумаешь, а надумаешь в результате этого разговора.– Еще ничего не случилось, – сказал я. И ткнулся своей рыжей головой в ее рыжую голову.Она испугалась, что я хочу изменить направление нашей беседы. Отстранилась и продолжала:– С тобой е щ е не случилось. Но наша семья не должна трижды спотыкаться об один и тот же булыжник. Два раза она споткнулась.– Я знаю.– Знать и делать выводы – не одно и то же. Поэтому вникни. Твоя бабушка, то есть моя мама, вышла замуж в восемнадцать лет. Меня родила в восемнадцать лет и одиннадцать месяцев. Говорят, ранний ребенок обречен на талант и успехи. Поверь: здесь негу законов!.. – Она приносила себя в жертву аргументации. Я снова прижался к ней своими веснушками. – Потом, через много лет, появилась на свет твоя мама. Но даже мы, две девочки, не смогли укрепить ранний брак!Эпитет «ранний» звучал в ее устах так, будто происходил от слова «ранение».– Твоя бабушка влюбилась вторично и умчалась со своим новым мужем в такие суровые условия, что гуда «дети до шестнадцати лет» не допускались. Маму воспитала я. И не жалею. А скорблю лишь о том, что она не просто «повторила», а умудрилась побить рекорд твоей бабушки: влюбилась вторично, когда тебе было лишь три с половиной года. И тоже умчалась. Конечно, на Крайний Север! Тебя я с нею не отпустила… Ее нового мужа ты раздражал. До твоей золотой головы он дотрагивался с брезгливостью. Уж не говорю о веснушках. – Она дотронулась до тех, что были на левой щеке. – Он сразу же, разумеется, согласился, что в здешних климатических условиях и со мной рядом тебе будет лучше. Я благодарна ему за это. Но неужели ранний, необдуманный брак третий раз обрушится на мою голову?!– Да Люба не пойдет за меня!– За тебя! Она что, ненормальная?– Она очень красивая.– А ты? Взгляни на себя!У тети Зины, как я уже писал, свое видение мира.– И что же, многие претендуют на нее… если она такая красавица, как ты говоришь? – осторожно осведомилась она.– Претендовали бы! Если б мы не учились в женском монастыре. Сильный пол представлен у нас весьма слабо: одним только мною.Тетя успокоилась. Мне ее стало жалко.Потом она опять невзначай спросила:– И что же? Ты говорил ей… Об этом своем роковом намерении?– Сказал что-то. Пролепетал…– Не удержался?! О намерении или только о чувстве?– Только о чувстве.– А она?– Один раз… примерно год назад заметила, что у меня глаза «без всякой зашиты», И успокоила: «Только никакого трагизма!» Вероятно, имела в виду, что они без ресниц Ничего скрыть не могут!– У тебя нет ресниц?!– Это я сказал.– Но она так думает! Так их расценивает!.. Действительно, их «как бы» не существует. На самом же деле это тонкие, золотые стрелы;У тети абсолютно свое видение мира. И моих ресниц тоже. * * * А сегодня вечером тетя Зина все никак не решалась первой прикоснуться к теме моего «жениховства». Я на этом поприще вперед не продвинулся – и рассказывать было не о чем. Но все же я не стал мучить ее и рассказал:– У Любы тоже есть тетя. У которой она живет, потому что приехала учиться из Костромы.– Нечерноземье! – сказала тетя Зина, мысленно обвиняя Любу в том, что земля ее лишена плодородия.– Красивейший край! – ответил я. – Такие леса, такие просторы… Все первозданное!– Это она внушила тебе?– Она.– Иван Сусанин был, помнится, из тех мест. Уж не заве дет л и она тебя, Митенька?..– Я же не оккупант.– Как ты прямолинейно меня понимаешь. Значит, гам уже подключилась тетя? Знаю я этих теть!– А я вот о н и х ничего дурного сказать не могу. Она спохватилась:– Значит, временно живет у московской тети? А дальше?– Ей нелегко: стыдно обременять. В отличие…– Ты «обременяешь»?! – стремительно оборвала мою мысль тетя Зина. – Обременяешь? Кого?Она вытянула вперед руки, тоже длинноватые, худые, покрытые веснушками всех размеров и видов. Мне опять стало жалко ее.– Я бы, прости, Митенька… хотела взглянуть на нее. Устраивать смотрины неудобно, провинциально. Захвати ее с собой на очередную «литературную субботу». В библиотеку…Тетя Зина считается главным просветителем в нашем двенадцатиэтажном доме. Она многих приучила ходить в свою библиотеку на читательские конференции, которые назвала «литературными субботами». Некоторые путают и называют их «субботниками».Особенно увлекся конференциями полковник Николай Михеевич, который живет в соседней квартире. Интендант в отставке постоянно доказывает, что хоть сам и не был на передовой, но интендантство – равноправный род войск: «Без хлеба и одежды не повоюешь!..»Он отлучился на пенсию, по-моему, преждевременно: жажда полезной деятельности не покидает его ни на мгновение. Мыслит Николай Михеевич ортодоксально: если одни тратят на что-нибудь силы, то другие не могут их труд игнорировать! И он обеспечивает переполнение читального зала библиотеки за счет жильцов нашего дома. Но делает это столь деликатно, что тетя Зина имеет все основания восторгаться «стремительно возрастающей тягой к культуре».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13