«Какая девушка! — думал Саламар. — И почему это так выходит, что одних мужчин любят прекрасные женщины, а другим достаются одни только шлюхи?»
Впервые в жизни, кажется, он задумался над этим всерьез, и ответ не замедлил: «Вероятно, потому, что эти самые другие никогда не пробовали завязать отношения с хорошими женщинами и довольствовались случайными знакомствами в кабаках… Но как я могу предлагать свою любовь порядочной девушке, если и встречу таковую, коль скоро любая встреча со мной принесет ей несчастье?»
Он покачал головой, отгоняя печальные мысли.
Ульбана между тем о чем-то спрашивала его. Ему пришлось попросить ее повторить вопрос, и она охотно произнесла еще раз:
— Как ты намерен действовать?
— Мне не нужно действовать, — терпеливо разъяснил он. — Мне достаточно находиться поблизости. Видишь эти отметины на моей коже?
Они сделают все без моего вмешательства.
Велорнис, внезапно появившись поблизости (ни один из двоих собеседников не слышал, как колдун подошел), окликнул Саламара властным и грубым тоном:
— Эй, ты! Иди сюда. Я намерен исследовать тебя. Сдается мне, твой бывший хозяин все-таки жулик и подсунул мне негодный товар.
Саламар послушно приблизился к колдуну и, уже уходя вслед за ним из залы, повернулся и бросил на Ульбану короткий взгляд через плечо. Девушка кивнула ему и снова подошла к окну.
Колдун привел Саламара в комнату, которую выбрал в замке для себя.
Там было темно, только коптило несколько медных ламп весьма причудливой формы: одна изображала дракона, корчившегося в предсмертных муках, фитиль высовывался из прикушенного раздвоенного языка сдыхающей рептилии; другая представляла двух псов, пожирающих дохлого кабана, одна собака рвала пятак зверя, не замечая, как сама поранилась о торчащий клык, другая впилась в ляжку. Прочие также выглядели весьма отталкивающе. Воздух в комнате был затхлым.
Колдун велел Саламару раздеться и начал свое исследование. Он взял тонкую раскаленную иглу и вонзил ее в один из знаков на коже гир-канца. Тот взвыл и попытался удрать, но оказалось, что не может двинуться с места: его удерживало какое-то заклинание.
С глазами, полными слез, Саламар обратился к магу:
— Раз уж ты заколдовал меня, не мог бы ты применить чары, которые позволили бы мне не испытывать боли при твоих опытах на моем теле?
— Не рассуждай! — оборвал его колдун.
— Но мне больно!
— Мои опыты как раз и заключаются в том, чтобы проверить, испытываешь ли ты боль. Возможно, эти значки просто являются частью твоей натуры и не несут в себе никакой магии.
— Неужели ты не в состоянии распознать магию, когда видишь ее перед собой? — удивился Саламар. — Тот человек, что продал меня тебе, чует магию за несколько полетов стрелы. У него, как он выражается, волоски на загривке поднимаются дыбом, едва лишь он ощущает близость какого-нибудь заклинания.
— Я не столь одарен от природы, — сказал Велорнис. — Всему, что я умею, я научился путем долгих опытов, страданий и упражнений. Я совершил немало ошибок прежде, чем мои заклинания начали действовать как надо.
Саламар разволновался.
— Смотри, не соверши какой-нибудь ошибки сейчас! Последствия могут быть непредсказуемы, потому что я сам — магия. Тот человек сказал тебе чистую правду, когда расписывал мои волшебные свойства.
— Впервые в жизни вижу, чтобы человек, сам не владеющий магией, являлся магическим объектом сам по себе, — пробормотал колдун, не обращая внимания на жалобные завывания Саламара.
Из ранок, нанесенных иглой колдуна, текла кровь. Значки упорно не сходили с кожи гирканца. Не являлись они татуировкой, не исчезали после того, как Велорнис прижег один из них железным прутом.
— Ты убьешь меня! — кричал Саламар, дергаясь в тщетных попытках высвободиться. — Великие боги, что ты делаешь? Опомнись — ты убьешь самого себя!
— Обо мне не заботься — я сам сумею позаботиться о себе, — бормотал колдун, увлеченный своими изысканиями.
— Почему ты не дал себе труда изучить кхитайские письмена, гнусный невежда? — вопил Саламар, исходя пеной. — Чему тебя обучали в Стигии? Лемурийскому языку? Боги, оставь же меня!
Расширенными от ужаса глазами гирканец смотрел, как Велорнис помешивает в прозрачном сосуде какую-то шипящую субстанцию, над которой поднимался желтоватый парок.
— Что это? — орал он. — Яд? Ты решил убить меня? Учти, тебе это не сойдет с рук! Конан! Конан! Спаси меня! Будь ты проклят, колдун! Будьте прокляты вы все! Будь проклята моя глупость! Зачем я согласился? Зачем я обокрал Магринту? Лучше бы я жил с родителями и унаследовал отцовское дело… Не делай этого, Велорнис, клянусь — ты пожалеешь!
Велорнис, не слушая, взял палочку с намотанным на ее конец лоскутком, окунул в адское варево и смазал один из иероглифов на коже Саламара. Поднялась отвратительная вонь, кожа на месте мазка пошла пузырями и лопнула, обнажив мясо. Гирканец сипел и закатывал глаза, он бы упал, если бы заклинание не удерживало его на ногах. Тем не менее он потерял сознание.
Но и под лопнувшей кожей, прямо на голых мышцах видны были иероглифы.
— Странно, — бормотал Велорнис. — Похоже, тот проходимец — как там его называют? Конан? — не солгал. Парень действительно просто пропитан магией. Следовало бы свериться с книгами и выяснить, какого рода эта магия. Жаль, что она связана с хрупкой человеческой плотью. Впрочем, возможно, если его убить, то магия отделится от своего ненадежного носителя — и тогда я смогу пользоваться ею более свободно. Стоит попробовать, ведь я ничем не рискую.
С этими словами Велорнис взял кривой, острый, как бритва, нож, которым он обычно совершал жертвоприношения, когда того требовал обряд, и поднес лезвие к горлу пленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19