«Б следующий раз на Луне», — предложил Коля. Для начала мы договорились о будущей встрече в Москве, но поторопились, поскольку судьба распорядилась по-иному. Несколько месяцев спустя я получил от Коли Фищева радиограмму столь неожиданную, что не поверил своим глазам. Коля — и снова на станции Восток? Каким образом? Ведь он совсем недавно вернулся из экспедиции!
А произошло совсем уже непредвиденное. Когда Коля возвратился на «Зубове» в Ленинград, к берегам ледового континента готовилась выйти Двадцатая советская антарктическая экспедиция. И за день до выхода в море неожиданно заболел инженер-аэролог новой смены станции Восток. ЧП! В Антарктиду вообще, а на полюс холода — станцию Восток в особенности — люди подбираются заранее; немыслимое дело — найти замену аэрологу-восточнику за двадцать четыре часа. И тогда Алексей Федорович Трешников вызвал Фищева.
Так, мол, и так, Николай, положение, сам понимаешь, какое. Знаю, что только-только вернулся домой, но прошу: если можешь, выручи.
Другой кандидатуры не вижу.
Не так часто Трешников обращается к подчиненному с подобной просьбой: это честь для полярника, что выбор в столь сложной ситуации пал именно на него. И Коля согласился. Пришел домой, ошеломил Валю перспективой неожиданной разлуки на год; Валя всплакнула — и жена полярника стала складывать чемоданы…
Но пока, разумеется, Коля никак не мог предполагать, что его ждет по возвращении, и весело острил — занятие, в котором он весьма преуспел и в котором, на мой взгляд, почти не имел соперников.
Его соседом по каюте был наш «одновосточник» метеоролог Саша Дергунов, а гостем — Саша Зингер, бывший механик со станции Беллинсгаузена.
— Наконец-то вы мне попались! — мстительно воскликнул он. — Берите свои слова обратно!
Увы, что написано пером, то не вырубишь топором… В книге «Новичок в Антарктиде» я рассказал о том, что провалился в ледяную воду, выбрался на берег и побежал в дизельную — сушиться., И далее по тексту следовало: «Молоденький сердобольный механик-дизелист Саша Зингер раздобыл валенки, набросил на меня шубу со своего плеча и напоил пол-литровой чашкой кофе…» — И вот идут годы, — пожаловался Саша, — но я, наверное, до старости останусь для своих друзей «молоденьким и сердобольным!» Шагу пройти не дают!
И еще двух старых знакомых встретил я на «Зубове»: радиста Петра Ивановича Матюхова, участника санно-гусеничных походов по маршруту Мирный — Восток — Мирный, и заместителя Петросянца, известного полярника Николая Ивановича Тябина. Мы припомнили льдину, на которой впервые встретились, вечера, проведенные в кают-компании дрейфующей станции, и Николай Иванович посетовал на то, что судьба забросила его в непривычную для полярника экваториальную обстановку.
— Зато вас ожидает большая радость, — утешил я.
— Какая? — удивился Николай Иванович.
— А помните банкет на льдине по случаю отлета старой смены?
Вы тогда процитировали афоризм Нансена: «Прелесть всякого путешествия — в возвращении!».
Не хотелось расставаться с полярниками, но нужно было хоть немного поспать: ранним утром выезжать на аэродром.
Охотники за облаками Мы летим над океаном по двенадцатому градусу северной широты. Наш самолет ведет себя в высшей степени странно: то неожиданно устремляется ввысь, то столь же внезапно начинает снижаться до самой воды. С девяти километров до ста метров!
Наверное, на проходящих мимо судах думают, что летчики либо потеряли управление, либо хулиганят, либо сошли с ума.
А мы просто гоняемся за облаками!
С виду наш самолет — обычный ИЛ-18, лишь начинка его совсем иная. Нет длинных рядов кресел, нет пассажиров и милых стюардесс с заученными улыбками. Пассажирский салон до отказа набит всевозможным оборудованием. Повсюду трещат, щелкают приборы, по их экранам ползут извилистые линии, вспыхивают и гаснут лампочки, змеями сворачиваются бумажные ленты, на которых самописцы рставили свои автографы. I Из динамика доносится отрывистый голос: — Дождь.,, снег… дождь…
В иллюминаторе — молочная пелена, а самолет трясется, будто в приступе желтой лихорадки. Содрогаются борта, скачут незакрепленные личные вещи. Дьявольщина, я прикусил язык!
— … Вышли из облака… Конец режима.
Ну и ну! Так вот чем они занимаются, эти физики, «кабинетные ученые»!
Таких самолетов у нас два. На одном, московском, сейчас находимся мы, а другой, ленинградский, ждет своей очереди, ему лететь завтра. Это, кстати, тот самолет, на котором Даниил Гранин «шел на грозу». Кое-кто из находящихся на борту летал тогда вместе с ним, а из моих товарищей по экспедиции — Генрих Булдовский. Он и рассказывал мне, как Гранин собирал материал для своей книги. Да, немало острых ощущений испытал он в этих полетах.
— Начало режима… — слышится из динамика.
Небо обрушивается на нас со страшной силой. Держись, приятель! Это уже не лихорадка, а «пляска святого Витта»! А все совершенно спокойны — идет работа. Минуты две мы трясемся, как горох в погремушке, потом самолет, выскочив из облака на божий свет, приходит в себя. Пока Эдуард Васильевич Руга, командир корабля, разыскивает новое облако, можно перекинуться парой-другой слов с научным руководителем полета, доктором физико-математических наук Ильей Павловичем Мазиным. На нем видавшая виды ковбойка, джинсы, босоножки — словом, спецодежда современного ученого.
В жизни не видел человека, который бы с такой неохотой давал интервью!
— У меня не больше минуты, — предупредил он.
— Это даже много, — успокоил его я.
— Может, когда-нибудь потом? (Умоляюще.).
— Лучше сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51