Потерпевших аварию должны были искать не только с воздуха, но и на вездеходах. Я уже упоминал, что лед в проливе, через который должны будут идти вездеходы, становится относительно прочным к середине ноября; по сюжету время действия повести было даже чуть раньше, когда лед еще ненадежен и идти через пролив рискованно.А нам с Левой вскоре предстоит этот путь, и нужно понять, какие неожиданности возможны, тем более в полярную ночь, особенно если застигнет пурга или опустится «белая мгла», когда ничего не стоит сбиться с дороги. Здесь особенно важны детали, и Харламов — единственный на куполе человек, который знает их наперечет.Поняв, что я не намерен копаться в его личной жизни, Харламов повеселел и стал охотно рассказывать про детали. Заранее скажу, что все они попали в повесть, а кое-что из того, о чем говорил Харламов, нам пришлось испытать на собственных шкурах.С его слов я записал, как нужно идти через пролив по гнущемуся льду, как промерять лед, как пытаться спастись, если вездеход провалится (лед тонкий — шансы есть, а наплывет на кабину толстая льдина — «отвязывай коньки»), и прочее.После второй беседы я сердечно поблагодарил своего консультанта, и Харламов, давно с чрезмерным вниманием разглядывавший часы, с явным облегчением ушел. Уже на пороге он все-таки пробормотал: «Никак не пойму, на кой черт тебе все это надо? Кому интересно читать про вездеходы?» * * * 13 ноября. За ночь выдули в кабине у Васи чудовищное количество чаю — прощались. Вася сказал, что, раз нас повезет Харламов, он спокоен: более смелого, но в то же время осмотрительного механика-водителя он не знает. Я тут же припомнил рассуждение Юлиана Тувима о разнице между отвагой и осторожностью. Отвага: подойти к боксеру и обругать его последними словами; осторожность: сказать боксеру то же самое по телефону. Мы много шутили, смеялись, но наш с Левой смех был жизнерадостнее — мы-то ехали домой, а Вася увидит свои любимые зеленые листочки месяцев через семь… Отпуск у Левы закончился, да и я сделал что хотел, пришла пора расставаться с куполом — страница перевернута.Утром (теперь только по полярным часам с их специальным циферблатом и поймешь, когда утро, когда день, когда ночь) под салют ракетниц и оглушительный лай собак мы уселись в ГТТ, тяжелый вездеход, и поехали вниз, к мысу Ватутина, навстречу одному из наших интереснейших полярных приключений. «БЕЛАЯ МГЛА» Мне рассказывали, как один известнейший ученый-литературовед, прослышав о необъективности экзаменаторов, подсунул им самолично написанное сочинение на тему, в которой был признанным авторитетом. Он заранее потирал руки, предвкушая, как разоблачит людей, превращающих приемные экзамены в недостойный фарс. Ученый получил тройку — «за слабое раскрытие темы», причем в ходе возникшего затем скандального разбирательства не смог доказать, что раскрыл ее хотя бы на четверку: разве можно на десяти-двенадцати страницах всесторонне проанализировать творчество такого гиганта, как Лев Толстой? А об этом почему не написали? А почему упустили то?Так что ловкий экзаменатор, задавшись подобной целью, может успешно завалить даже академика, несмотря на длинный шлейф его ученых званий и три полки написанных монографий.Я вспоминаю этот случай, когда думаю об Арктике. «Век живи, век учись» — это про человека в Арктике сказано. Не любит она, когда люди самонадеянно полагают, что знают о ней все. Таких она экзаменует с особым пристрастием, и хоть разок, да подловит на ошибке, докажет, что полностью познать полярные широты так же невозможно, как абсолютную истину.Из всех ловушек, которые Арктика заботливо готовит для человека, одна из простейших и в то же время опасных — заставить его заблудиться в пургу, лишить ориентировки в пространстве. Мне известны случаи, когда в пургу люди теряли силы, погибали в двух шагах от домика, — о подобном вам расскажет каждый полярник. Чаще всего это происходит с новичками, людьми, как известно, самоуверенными, молодыми и глупыми — качества, которые, будучи собраны вместе, могут оказать человеку чрезвычайно дурную услугу.С высоты сегодняшнего дня я отчетливо вижу, что двадцать лет назад обладал этими качествами в полной мере. Таким, как я в ту пору, Арктика устраивала ловушки шутя и играя, без всякого напряжения извилин. Случилось это на острове Врангеля, когда полярного опыта у меня было не больше, чем у новорожденного щенка. Гостил я на полярной станции в бухте Роджерса, план по сбору материалов выполнил и ждал весточки от летчиков, которые обещали перебросить меня на мыс Шмидта. Весточка запаздывала, и, гонимый нетерпением, я решил пробраться в поселок и позвонить с почты на Сомнительную, где находился аэропорт острова. До поселка было рукой подать, меньше километра, и слово «пробраться» я употребляю лишь потому, что начиналась пурга. Меня, однако, никто не удерживал, мело еще не очень сильно, метров десять в секунду, да и путь к поселку был простой — прямо вдоль берега и затем наверх, в гору. Я пошел на почту, за час отзвонился, вышел на улицу и остановился, слегка озадаченный: ветер резко усилился и видимость исчезла. Стою, озадаченный, и думаю, что предпринять — честно струсить или проявить мужество. Происходи это сегодня, я наверняка бы струсил, то есть вернулся на почту, чтобы подождать ослабления ветра или хотя бы попутчика; но тогда, по зрелому размышлению (я полагал, что размышление зрелое), эта малодушная мысль была отброшена. Подумаешь, пурга, не видали мы пурги (в кино). Ну метет, ну ничего не видно, но дорогу-то я знаю! Прямо от крыльца направо, к спуску с горы — это метров двести, а там налево и вдоль берега к станции — элементарно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75