И именно на этом-то чердаке, спустя три дня после кражи, вы были найдены полицейскими агентами и арестованы. Помните?
– Как не помнить? Еще хороших пинков мне надавали, как забирали… Потому рано было и спросонок вставать мне не хотелось…
– Оставим в покое пинки, – продолжал председатель. – Чины полиции, которые заслуживают большего, чем вы, доверия, будут здесь и покажут, что вы, напротив, яростно им сопротивлялись. Но в данный момент это важности не представляет. С чердака на улице Торкио, откуда из слухового окна прекрасно виден дом, где совершена кража, можно без труда, как это установлено следствием, пройдя по крышам, спуститься как раз на стеклянный купол, освещающий переднюю дома коммерции советника Орнано на улице Мира. Правильно?
– Может быть, и можно, нам это неизвестно…
Чай, не господа мы: у окошечка не стоим, по сторонам не смотрим…
– Пусть так… Перейдем к другому… Признаете ли вы, что утром 17 августа, то есть приблизительно за двенадцать часов до кражи, вы являлись в дом Орнано, в помещение швейцара дома Орнано, где, притворившись подмастерьем стекольщика, болтали со швейцаром, с целью выведать у него, что намеченный вами дом необитаем?
– Ни от чего я не отпираюсь и ничего не признаю… Со многими швейцарами приходилось болтать… и швейцары болтают со всяким народом. Может статься, швейцар дома Орнано болтал со мной, а может, и я когда перекинулся словечком с иной жирной скотиной…
– Кого вы разумеете под словами «жирная скотина»?
– Да так… никого собственно… Это я по привычке, величаю так всех господ, которые насчет понятия туговаты…
– Признаете ли вы далее, что уверяли швейцара, будто посланы хозяином починить стекла в стеклянной крыше дома коммерции советника Орнано?
– Ну уж нет, господин председатель: чего не было, того не было. Откуда мне было знать, что есть на белом свете такой коммерции советник?
– Действительно, вы с хитростью, достойной лучшего применения, назвали какое-то вымышленное имя, которого швейцар не разобрал, так как вы его произнесли умышленно неразборчиво с целью выпытать настоящее. Во всяком случае вы настойчиво расспрашивали о стеклянном куполе, о том, какую он комнату освещает… высоко ли от пола… о том, живут ли хозяева на даче…
– Я? – прервал Тапиока. – Ничего такого я не спрашивал. А если швейцар выкладывает все господские дела, так я-то чем тут виноват? А потом опять же повторяю: никакого такого разговора не помню… ничего не признаю и признавать не могу…
– Послушаем, что об этом скажет швейцар, – заключил председатель. – Пойдем дальше, и смотрите, Тапиока, берегитесь упорствовать в своем запирательстве, чтобы не ухудшить тем безнадежно своего положения, – оказывается, повторяю, и притом с полной достоверностью, что в тот же день, 17 августа, два часа спустя после вашего посещения швейцара, вы приходили к некому Джованне, известному скупщику краденого, от которого получили отмычки, веревку, нож и разные другие вещи, необходимые вам для преступления, в котором вы обвиняетесь. Этот Джованне, арестованный после вас и освобожденный за недостаточностью улик, сознался и подтвердит это на суде, – что он продал вам перечисленные предметы, заявив, однако, что он не знал, для какой цели они вам нужны, но и не скрыв в то же время подозрения, что они могли вам потребоваться для какого-то «большого дела», которое вы затеяли. Правда это или неправда?
Тапиока колебался и, казалось, соображал.
Председатель настаивал:
– Правда ли, что вы были у этого Джованне?
– Бывал я у него много раз…
– А не припомните ли, не говорили ли вы ему в последний раз о «большом деле»?
– Эх! Все вы свое. А вы взгляните на меня, каков я есть, да прикиньте, велики ли мои нужды… Тогда смекнете авось, что по этим моим нуждам мои «большие дела» дальше сотни лир не идут…
– Возможно, конечно, что вы проникли в дом советника Орнано с такими скромными расчетами… Но вот вы натыкаетесь на несгораемый шкаф… Открыв его, как это вполне естественно, и найдя там ни больше, ни меньше, как добрых три миллиона, вы сочли уместным изменить свои взгляды… а?… как вам это кажется, Тапиока?
– Слушайте, не знаю я, ей-Богу, что бы я сделал, если бы повстречался завтра с несгораемым шкафом. Это штука серьезная… такая, с какой я дел не имел, и какое с ней обращение иметь – не знаю; ну, а ежели бы научился да нашел бы такой шкаф с тремя мильонами, тогда знаете, что бы сделал, господин председатель?…
– Скажите?…
– А то бы сделал, что все делают, которые могут и умеют по три мильона зараз хапать…
– То есть?
– Сел бы в первый поезд и… «покойной ночи», господа хорошие! Однако я вот здесь, и это, как я с самого начала сказал, лучшее доказательство, что ничего я не крал.
– Однако судебный следователь считает вас хитрее и высказывает предположение, – слушайте внимательно, Тапиока, и смотрите мне в лицо, – предположение, что вы скрыли эту сумму в надежном месте или, возможно и так, что вы передали ее товарищу-сообщнику, чтобы затем, на случай беды, иметь возможность разыгрывать здесь роль простака.
– Да, и позволить этому товарищу улизнуть с деньгами, а самому сесть в тюрьму?… Нет, уж это вы оставьте. Может, я и дурак, да только не такой, за какого вы меня почитаете…
– Тогда, может статься, – заметил вкрадчиво прокурор, – что существует другое лицо, которое, скажем, было главным деятелем, тогда как вы были лишь сообщником…
– Уж не вы ли там со мной были? – огрызнулся Тапиока.
Эта выходка порождает новый взрыв веселости среди публики, которая следит за процессом с оживленным вниманием и нескрываемой симпатией к подсудимому и его благодушным остротам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37