Понятно, что, натянув пижаму, я поспешила открыть — не выношу треска ломающегося дерева.
Берт Бэнкрофт улыбался: он добился своего. На столике в коридоре стоял поднос с двумя стаканами. Взяв поднос, Берт вошел в мою комнату и притворил дверь.
— Я пришел извиниться за вчерашнее, — сообщил наглец. — Давайте выпьем в знак примирения.
— Пить? С вами? Уж не хотите ли вы сказать, что со мной можно не церемониться? В таком случае — убирайтесь вон!
Я была настроена решительно: пусть Берт не рассчитывает на снисхождение: здесь ему ничего не обломится. Плотоядная ухмылка драматурга поблекла.
— Мэвис, я отношусь к вам с большим уважением, честное слово. Вот видите — два стакана. Этот — мой, — Берт взял один и, поднеся к своему курносому носу, принюхался. — Здесь водка. А этот — ваш. Здесь чистый лимонад. Без подвоха. Выпьем и забудем все неприятности. Жизнь так прекрасна!
— Даже если вы сейчас говорите правду, пить я с вами не буду!
— Но почему?
— Просто не хочу.
— Мэвис, не сердитесь на меня...
— Не хочу. Ни лимонада, ни шампанского, ни нектара. Хочу спать.
Но Берт, казалось, ничего не слышал. Он прошел в глубь комнаты, поставил поднос со стаканами на стол и плюхнулся в кресло.
— Чудовищный день! Я так устал от придирок, ругани и бесполезной болтовни! Никому не нравится первый акт. Стихи вообще стали предметом насмешек. Я сам себе противен. И даже вы, Мэвис, настроены против меня.
Я не собиралась его утешать, хмыкнула и, уперев руки в бока, стала ждать, когда же Берт выговорится и уйдет.
— Мне от вас ничего не нужно, Мэвис... Выпьем, поболтаем минут пять и... Быть может, я хоть немного успокоюсь.
Он встал, взял один стакан с подноса, принюхался и, подойдя ко мне, силой вставил стакан в руку.
— Пару глоточков, Мэвис.
Затем настырный драматург схватил свой стакан с водкой и показал пример, как надо пить.
— Мэвис, вы должны меня простить за вчерашнее. Я ведь ничего не добивался. Просто мне хотелось, чтобы мы подружились... В конце концов, я понимаю, что такой толстяк, как я, вряд ли может с первого взгляда понравиться даме... Чаще всего девушки смеются надо мной. У меня нет подружки, и мне так одиноко...
Я нахмурилась.
— Э, нет, Берт, со мной эти штучки не пройдут. Я знаю все приемы, с помощью которых мужчины добиваются своего. Ваш прием номер три: вызвать сочувствие. Растрогавшись, девушка и не замечает, как оказывается в постели, и не одна...
— Вы так и не выпили?
— Нет. Но я не обижусь, если выпьете вы. Выпьете и уйдете.
— Ладно.
Он опрокинул стакан в глотку и вытер рот.
— Кто же меня опередил? — сказал Берт сам себе. — Иган?
Я вдруг развеселилась.
— Нет, ваш композитор у меня не котируется.
— Неужели Алекс?
— Этот боров? Вы просто издеваетесь!
— Ну, тогда я не знаю, что и думать... Уолтером Томчиком побрезговали бы даже старухи на смертном одре, хотя, надо отдать ему должное, старичок очень активен... Так кто же ваш поклонник?
— Или — поклонница, — я решила подразнить Берта. — Что скажете насчет Трейси Денбор?
От удивления Берт икнул.
— Трейси?! — он поперхнулся и закашлялся. — Извините, дорогая...
— Ваш стакан пуст? — жестко спросила я. — В таком случае — спокойной ночи!
— Мэвис, зря вы так... Я же ваш гость!
— Незваный!
— Я знаю, когда являюсь нежеланным...
— Вот и прекрасно.
Неожиданно Берт Бэнкрофт переменился. Только что передо мной сидел, развалясь, пьяный увалень, но вдруг он подобрался и посмотрел совершенно трезвыми глазами.
— Мэвис, вам не страшно? Вы не боитесь этого дома? Не боитесь этой ведьмы Агаты, которая все вынюхивает, высматривает и притворяется Кассандрой? Не боитесь призрака Олтона Эсквита, вещающего про убийства?
— Призраки не убивают.
— В доме нечто происходит! — ответил он свистящим шепотом.
— Что вы имеете в виду? — я притворилась, что ничего не понимаю.
— Меня тревожит Селестина, — продолжал Берт. — Очевидно, что она находится под чьим-то воздействием. Селестина не хочет играть на сцене, но соглашается выступить в мюзикле. Я тоже ощущаю, что поддаюсь чьей-то воле. Не хочу участвовать в постановке, но тем не менее участвую...
— Вы? Вы взялись за мюзикл по собственному желанию, тем более, что ваш старый приятель Алекс Блант субсидирует постановку и хочет, чтобы снова заблистали такие прославленные звезды, как Нина Фарр и Трейси Денбор.
Берт Бэнкрофт от удивления даже рот раскрыл.
— Кто вам это наговорил?
— Иган Ганн.
— Что за чушь! С Алексом я познакомился всего две недели назад. Нас свел Иган. Он пригласил меня в бар, сказал, что есть интересная работа, я пришел, а там сидит эта туша... Вот тогда и возник проект — поставить на Бродвее мюзикл с ностальгическим уклоном. У меня не было оснований не доверять Игану: однажды мы уже работали вместе — делали шоу, за которое, кстати сказать, нам заплатили сущие гроши. Иган — хороший аранжировщик, но как композитор он слаб. Я согласился написать тексты для мюзикла потому, что Иган поручился: на этот раз гонорары будут высокие.
— Странно... Все, что вы говорите, разительно отличается от того, что рассказал мне Иган Ганн.
— Значит, один из нас лжет, — веско произнес Бэнкрофт.
— Да...
Я задумалась. Берт снова напомнил о себе:
— Мэвис, мне запал в душу ваш рассказ о призраке Олтона Эсквита. Я сопоставил некоторые детали и пришел к выводу, что вы действительно что-то такое видели. Но на самом деле призрак приходил к Селестине.
Мне жаль бедную девушку. Она так молода, неопытна, а вокруг нее плетутся какие-то интриги... Я никому не верю. Никому, кроме... Кроме вас, Мэвис. Если уж совсем начистоту, то я пришел к вам именно поэтому — я хочу, чтобы вы помогли Селестине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39