– Ах, молодо-зелено, – проговорил Калга. – А если ты не увидишь своей девушки, если тебя заманят, как барана, да и убьют где-нибудь за углом?
– Этого не может быть, – твердо отвечал Тимош, – она сама написала мне.
– Ее могли принудить, – настаивал Калга.
– Не такая это девушка, чтобы можно было ее к чему-нибудь принудить. И все равно, если бы даже ожидала меня смерть, я должен идти на ее зов.
– Я не пущу тебя одного, – заявил Калга. – Мы возьмем с собою твоих полковников и поедем вместе.
– Я этого не хочу, я поеду один!
– Ну, это мы посмотрим, – загадочно проговорил Калга.
Тимош ушел к себе в палатку. В тревоге дождался он, пока все заснули, осторожно вышел и ощупью стал пробираться по лагерю. Кое-где догорали еще огни костров, но казаки мирно спали, а на окрики часовых он отвечал условным лозунгом, при этом стража почтительно расступалась, пропуская своего вождя. Кое-как по переулкам, придерживаясь известного направления, Тимош добрался до вала и хотел уж перелезать через полуразрушенное укрепление, как из-за груды камней высунулась голова Янкеля.
– Ясновельможный пане, не здесь, тут яма, пусть пан возьмет мою руку, я проведу его.
Тимош колебался. Дать руку жиду было противно казацкой чести. Он велел Янкелю идти впереди и осторожно пошел за ним, ступая с камня на камень, перепрыгивая через ямы и бревна. Так выбрались они за черту города, прошли по пустынной лощине и завернули в небольшую рощу, расстилавшуюся у подножия скалы в полуверсте от городской стены.
Зарево пожаров, освещавшее Яссы, теперь потухло, так как нечему было больше гореть. Город превратился в груду развалин, только кое-где торчали одинокие каменные здания, почему-нибудь уцелевшие от пламени. Непроглядная тьма окутывала лесочек, шагах в пяти уже ничего нельзя было различить, но Янкель искусно пробирался между деревьями и наконец остановился у журчавшего ручейка, тихо прошептав:
– Здесь!
Привычный глаз казака различил темную закутанную фигуру, поднявшуюся с камня к нему навстречу.
– Локсандра, – проговорил он.
Сердце так стучало в его груди, что он сам ясно слышал его удары.
Локсандра молчала, у нее дух захватывало от волнения; только когда она почувствовала себя в мощных дорогих объятиях, к ней вернулся ее голос; она забыла все, и зачем пришла сюда, и о чем хотела просить Тимоша, она чувствовала только его близость и хотела, чтобы этот миг никогда не кончился.
– Тимош, как я страдала без тебя! Как долго, долго я тебя не видела...
– А поляк? – спросил Тимош, недоверчиво глядя ей в глаза.
– Поляк? Какой поляк? – с удивлением переспросила Локсандра.
– Князь Вишневецкий, – проговорил Тимош, – он жил у вас, отец твой прочил его тебе в мужья.
Локсандра вздохнула.
– Это правда, Тимош. Отец хочет, чтобы я вышла за него замуж, но я его никогда не буду любить так, как тебя.
– Я не отдам тебя никому! – проговорил Тимош. – Я возьму тебя силой, хотя бы для этого пришлось всех их перебить.
Локсандра вздрогнула.
– Что ты говоришь, безумный? – прошептала она. – Я ни за что не стала бы женою того, кто убил бы моего отца, хотя бы для этого пришлось разорвать сердце в клочки.
Слова Тимоша сразу воскресили в памяти Локсандры все то, что она ему хотела сказать, зачем желала с ним свидеться.
– Слушай, Тимош, – заговорила она, и голос ее зазвучал твердостью. – Ты много сделал зла моей родине, ты сжег наши дорогие Яссы и заставил всех нас провести ужасные часы, заставил нас бежать из родного дома и, как нищих, скрываться в лесу. Я должна бы возненавидеть тебя; но я люблю тебя, люблю еще сильнее, еще крепче прежнего... Умоляю тебя ради этой любви! Не истязай моего сердца, не заставляй его разрываться при виде всех бедствий, обрушившихся на мою родину. Я не могу не считать себя главною причиною всего, что случилось... Подумай только, каково мне смотреть, как горит родной город, как страдают отец и мать... Каково мне слышать, сколько душ загублено, сколько невинных пострадало из-за меня...
Глухие рыдания прервали ее речь.
Тимош стоял с опущенной головой, смущенный, как кающийся грешник, не зная, что сказать в утешение своей невесте.
Локсандра молча пошла назад к тому месту, где ожидал ее Янкель. Тимош ее не удерживал.
На другой день пан Кутнарский просил аудиенции у князя. Аудиенция состоялась в стороне от остальных под высокими буками.
– Я осмеливаюсь представить на благоусмотрение его светлости всю невыгоду нашего положения. Мы находимся, можно сказать, в пасти у льва, и нам некуда скрыться от его ярости...
– Это я сам знаю, – сурово ответил князь, сдвинув брови и мрачно посматривая на поляка. – Если пан не имеет нам сказать чего-нибудь более утешительного, то не для чего было и просить у нас аудиенции.
– Напротив, я рассчитываю изложить свои планы, если только дозволит мне его светлость.
– В таком случае, пусть пан предположит, что мы достаточно знакомы с положением, в котором находимся, и прямо приступит к своему изложению.
– Я хотел высказать его светлости, – нисколько не смущаясь холодным приемом князя, начал Кутнарский, – что в данном случае существует только один исход: следует уступить победителю, хотя бы только временно, хотя бы только отвести ему глаза.
Лупул мрачно посмотрел на пана.
– Пан хочет сказать, что нам следует отдать дочь нашу этому дерзкому казаку?
– Я этого не говорю, – возразил Кутнарский, – можно только пообещать ему княжну, дать только временное согласие.
– Он этим не удовольствуется, – заметил князь.
– О, тогда можно устроить обручение!
– Но татары не захотят вернуться без дани...
– Им можно заплатить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61