– Ахм…
Вопрос «за кого» родился и тут же умер, застряв в горле. Ясно ведь, что я тут ни причем. Но тогда…
– Это очень уважаемый человек. Почтенный. Богатый. Он даст девочке все, что только сможет понадобиться.
– Все, кроме…
Хозяйка Дома радости торопливо накрыла мои губы ладонью:
– Не будем говорить о том, чего нет.
Как это нет?! Пусть наши чувства нельзя назвать настоящей любовью, но они – почти любовь!
– Ваши слова, dyesi…
– Пожалуйста, помолчите немного. И послушайте. Нет, не меня, кое-кого поголосистее.
Наута, шурша жесткими складками платья, прошла в другой конец комнаты, скрипнула створкой шкафа, вернулась и поставила на стол маленькую птичку. Не живую, а отлитую из стали, хотя форма была исполнена со всеми мельчайшими подробностями – от коготков до последнего перышка. Но при всей своей красоте и изысканности, пташка служила вовсе не для услаждения взоров, и это я знал лучше всех прочих обитательниц Дома радости, разве что, за исключением самой госпожи. Стальная птичка была обычным доносчиком.
Каждый подневольный работник спит и видит, как бы урвать себе мимо хозяина лишний кусок добра, чтобы поскорее получить свободу или же хотя бы скрасить жизнь, вот и подопечные Науты не брезговали получать с мужчин несколько монет в обход своей хозяйки. Собственно, если иметь совесть и утаивать небольшие суммы, никто не будет гневаться, но когда доходы падают, а девицы строят невинные глаза, обвиняя во всем клиентов… Впору задуматься и выяснить, кто кому врет. Допрашивать тех, кто приходит в Дом радости, негоже: быстро отвадишь, значит, нужно разговаривать с подопечными. Но Наута, и сама пору молодости прожившая примерно в том же положении, прекрасно знала, что ложь очень трудно порой отличить от правды, потому решила прибегнуть к простому, но действенному способу. Слежке. Были заказаны статуэтки птиц, достойные украсить и королевскую спальню, а в них нанятый маг поместил чары, позволяющие запоминать звуки разговоров, ведущихся в комнате в течение дня, а потом делать их достоянием того, кому известен секрет пташки, то есть, хозяйке и… мне. Потому что я снабжал пташек единственным подходящим для заклинаний «кормом»: подпитывал Силой.
Наута ласково погладила статуэтку по стальным перышкам, раздался шорох, который постепенно сложился в более похожие на речь звуки, даже голоса в исполнении стального пересмешника оказались вполне узнаваемы, и один из них явно принадлежал… Келли. Другой тоже показался мне знакомым, а его обладательница и являлась заводилой беседы.
– Хорошо тебе, – чирикала птичка. – Вон какой парень ходит!
– И что хорошего? Я ж с него денег не беру.
– Да такому и самой приплачивать можно: молодой, статный, красивый…
– Да уж, красивый! Ты бы с этим красавцем сама попробовала!
– А что такого-то? Вроде все у него в порядке… Или я чего-то не доглядела?
– Ты еще и подсматриваешь? Ах, стерва!
– Да не злись, уж больно вы пара – загляденье… Так что с ним не так?
– Зачем спрашиваешь? Сама глаз положила?
– Ну, глаз, не глаз, а…
– Хочешь, бери.
– С чего это ты расщедрилась? Я ж думала, у вас любовь. А на деле?
– Любовь… – Долгая тишина. – Он хороший. Правда, хороший. Вот только…
– Ну, не тяни!
– Мягкий он, прямо как глина: что хочешь, то и лепи. Ни разу слова поперек не сказал.
– Так что в том плохого?
– А то. Если и мне не перечит, то и никому другому дать отпор не сможет, вот что!
– Ну, ты уж скажешь! Может, он просто тебя любит.
– Даже тот, кто любит, вечно терпеть не станет.
– В этом ты, пожалуй, права, подруга… И весь недостаток?
– Если бы… С ним и миловаться-то не слишком.
– Слабенький, что ли?
– Да не в силе дело… Вот тебе собаки нравятся?
– Собаки? А они причем?
– Притом! Так вот, он, когда целоваться лезет, точь в точь, хассиец: Порода крупных собак.

рот разевает и дышит часто-часто, только что язык на сторону не вываливает! Прямо каминный мех, меня аж сдувает… А губы становятся каменные и холодные, словно у статуи какой.
– Бр-р-р-р!
– И я о том же… Я ведь тоже сначала на него из-за лица да фигуры повелась…
– Так чего же ты с ним до сих пор остаешься?
– А ты в его глаза загляни! Они же тоже как у собаки. Жалобные, спасу нет: и хочешь прогнать, а не можешь. А еще из-за рук. После его рук я словно заново родившейся себя чувствую.
– Но ведь тебе решать уже пора, потому что…
Наута, видимо, сочтя мои уши недостойными продолжения девичьей беседы, снова провела пальцами по пташке, и слова, послушно превратившись в тихий шорох, стихли.
Собака, значит? Самое лучшее сравнение, которого я достоин? Все, что во мне есть хорошего, только руки? Да знаешь ли ты, Келли, что этими самыми руками я могу сделать с тобой такое…
– Думаю, вы все поняли, юноша.
Понял. Яснее ясного. Настолько хорошо понял, что хочется разбежаться и со всей дури воткнуться головой в стену. Так бы и поступил, только откуда-то твердо знаю: не поможет.
– Теперь вы видите, ваше расставание все равно должно было произойти, раньше или позже.
Вижу. Вернее, слышу. Слышал.
– Надеюсь на ваши благоразумие и рассудительность, юноша. Не ищите больше встреч с Келли: и ей, и вам продолжение отношений принесет только боль.
Принесет? А по-моему, все уже на месте. Здесь. Рядом. Во мне. Правда, болью я бы свои ощущения не назвал, скорее они похожи на разочарование. Очередное, а стало быть, неспособное нанести больший урон, чем предыдущие.
– Вы меня слышите, юноша?
– Да, dyesi.
– Поверьте, в случившемся нет ничьей вины. Я искренне рада, что девушка нашла себе не просто покровителя, а любящего супруга, и скорое замужество станет удачным, даже если оно не будет подкреплено чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20