– Если до сих пор не поняла – расскажу потом. – Он взял ее за плечи и посадил почти насильно, рывком напялил на голову тонкий свитер, просунул руки в рукава.
– Почему я… влажная? И запах… крови?
– Не задавай глупых вопросов, – оборвал он и, приготовив брюки от спортивного костюма, вынул Ингу из чрева. – С днем рождения тебя!
– Мне так стало холодно, – сжалась она. – Почему так холодно?
– Сейчас запеленаю, – пробормотал он, натягивая брюки на скользкие, пропитанные внутренним медвежьим салом, бедра. – Можешь покричать. В этом мире человек давно уже рождается со слезами.
– Как странно ты говоришь, – стуча зубами, вымолвила она.
– Сказку рассказываю.
Несмотря на все усилия, ступни ног ее разбарабанило, пальцы торчали врастопырку, как на надутой медицинской перчатке. Мамонт нарвал внутреннего сала, обложил им ноги и надел носки. Затем упаковал ее ступни в волчий треух, обернул сверху одеялом. В берлоге сильно похолодало, толстый подстил под ногами начинал смерзаться: лишь огромное животное телом своим способно было обогревать это жилище, поддерживать в нем плюсовую температуру. Чтобы выжить здесь человеку, надо было снять шкуру со зверя, разделать тушу и вынести мясо наружу. Из шкуры можно сшить спальный мешок мехом внутрь – на двоих будет впору, но сырое мясо есть не станешь, через сутки-другие желудок не примет…
Огонь! Нет человеку жизни без огня!
Идти искать вход в подземное царство Хранителей невозможно, пока не заживут обмороженные ноги. К концу дня уже вздуются волдыри, хорошо если обойдется без омертвения тканей…
Мамонт соорудил из подстилки толстый кляп, заткнул лаз: все равно свету недостаточно и уж лучше работать в полной темноте, на ощупь. Он усадил Ингу в дальний угол берлоги, где задняя стенка камеры была покатой, сходящей на клин, и взялся сдирать шкуру. Снял ее с лап, потом с одного бока, и когда приступил ко второму, спутница неожиданно подала голос:
– Странно… Откуда-то тянет сквозняком.
Он бросил нож, пробрался к Инге, подставил влажные руки. Движение воздуха было! Только очень слабое, и тянуло из угла под самой кровлей. Мамонт ощупал стены – камень, слегка истрескавшийся монолит. Вполне возможно, что из берлоги имелась еще отдушина, выходящая на поверхность. Всплеск радости иссяк так же быстро, как и возник. Но зато, пока он снимал шкуру, вспомнил еще один способ добычи огня: попробовать выстрелить из пистолета в вату, надерганную из фуфайки. Пулю от «макаровского» патрона без инструментов не вытащить, однако если привесить ком ваты к сухому дереву и пальнуть, вплотную приставив ствол, хлопок должен затлеть. Обязан!
Это настолько увлекло Мамонта, что он, едва закончив со шкурой, вынул кляп из лаза и выбрался наверх.
И не поверил своим глазам!
Там, на склоне, у края леса, где он вчера обронил спички, горел костер и высокий, плотный столб дыма вертикально уходил в небо.
Забыв обо всем, в том числе и о ногах, отзывающихся болью при каждом движении, Мамонт бросился в гору, задохнулся от морозного воздуха на первой сотне метров. Нет, на сей раз это был не призрак, не галлюцинация: куча дров, заготовленная вчера, пластала высоким, белым пламенем, и снег уже вытаял вокруг, обнажив каменистую, влажную россыпь. Однако он, как Фома-неверующий, встал на колени, дополз до огня и сунул руки – жгло, палило! А по спине бежал озноб, ибо от костра по перелопаченному снегу тянулась свежая цепочка человеческих следов…
И вид их приводил в ошеломляющий, мистический восторг более, чем полыхающий огонь: кое-где отпечатались четкие следы маленьких женских туфелек или сапожек на тонком каблуке.
Мамонт вскочил, огляделся: белое безмолвие под солнцем, перевалившим за южную сторону Уральского хребта, от камней – длинные тени, блеск морозной иглы в воздухе – единственное движение во всем окружающем мире… Он побежал рядом со следами, боясь затоптать их, пробуравил несколько сугробов, выскочил к глубоким бороздам, оставленным вчера, когда они с Ингой разогревались, и тут потерял след! Точнее, не потерял, ибо мудрено это сделать на снегу, а обнаружил другие, оставленные тяжелыми горными ботинками с рубчатой подошвой, словно невесомое это существо, бегущее на каблучках, на ходу переобулось и двинулось дальше нормальным человеческим шагом тренированного в горах человека. Следы тянулись к хребту, к перевалу Дятлова…
Ему вдруг пришла мысль, что Валькирия таким образом подала ему знак. Спустилась вниз, запалила костер, оставила роспись свою в виде изящных следов от туфелек, а затем ушла назад, своим же следом.
И если не захотела показаться ему, значит, так надо. Повинуюсь року!
Он побрел назад, к костру, полыхавшему высоким красным столбом. Склон хребта, густые шапки кедровника внизу и часть неба – все плавилось и колыхалось в огромном мареве. Он как-то по-детски ликовал и любовался огнем, может быть, впервые в жизни с такой остротой ощутив его магическую силу.
До костра оставалось шагов пятнадцать, когда он внезапно увидел людей, стоящих полукругом. Скорее всего они только что выступили из-за огня, скрывающего от глаз широкий «коридор», и теперь стояли, протягивая руки и подставляя лица теплому излучению. Четверо мужчин в военном снаряжении: зимний камуфляж, перетянутый многочисленными ремнями, боевые «передники» с запасными магазинами, плоские, туго набитые вещмешки, подсумки, на головах сферические каски. Всё, и даже лица, окрашено в бело-голубоватые тона с «мраморными» прожилками. У каждого под правой рукой висел короткий пистолет-пулемет типа спецназовского «Кедра», у одного ко всему прочему – снайперская винтовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21