Давно уже на пути своем к югу Гест встречал искусства и ремесло, совершенно неведомые на севере; то, что там было лишь обрывками или зачатками, здесь, на юге, он встречал в виде цельных и стройных древних культур – так медленно шло все новое с юга на север. Железо давно уже вошло во всеобщее употребление здесь, на юге, тогда как на севере все еще довольствовались бронзой; здесь строили мраморные храмы и украшали их прекрасными подобиями людей, в то время как в Дании все еще окропляли жертвенной кровью закоптевших в дымных землянках идолов – грубо отесанные чурбаны с подобием головы.И все-таки и там, и тут жили люди, происходившие от одного корня. Гест прошел уже по следам бывших лесных людей доледникового периода, ставших людьми Каменного века и в своем продвижении к востоку достигших самых крайних морей света; теперь он шел по следам ледниковых людей на юг, только так сильно отстал от них, что они успели измениться до неузнаваемости, стать совсем другими людьми, богаче и счастливее.Это были потомки закаленных холодом людей, потомки Дренга и Моа, Видбьёрна и Воор; одни из них двигались к югу, волна за волною, в то время как другие оставались на севере; и от этих первых храбрых и веселых мореплавателей, оставивших о себе сказочные воспоминания на греческих островах, произошли греческие боги и герои.Ведь все то, что на севере сковывалось холодом, суровой природой и нуждой, на юге расцветало пышным цветом счастливого свободного искусства. И как большая волна, набегая на берег, посылает назад в море мелкие отраженные волны, так и волна счастья и удачи переселенцев дала отраженную волну назад, на север, которая пробудила там скованные силы и дремлющие души; и они тоже устремились к югу, чтобы расцвели там. Так культура вернулась с юга на север, где был ее древнейший корень.В средиземноморских странах взлелеяли культуру благоприятные условия, не повторявшиеся нигде в мире, – здесь сталкивались и сливались племена трех различных частей света: из Европы шел сюда северянин, чтобы расцвести, с востока – азиат-кочевник, чтобы осесть, из Африки – знойные первобытные племена, искавшие прохлады; сливаясь, они сообща развивали свои силы и способности и достигли того расцвета красоты, который нашел выражение в греческой культуре, никем не превзойденной. Памятником счастливого народа, жившего на блаженных берегах, на вечные времена осталось изваяние нагого человека из белого мрамора на лазурном фоне – грек под голубым небом Эллады! Расцвет был так пышен, что художественное выражение его пережило все времена, сохранило свою власть над умами даже после того, как вызвавшие его условия жизни перестали существовать и не могли больше питать его.Гест видел и шествие римского солнца по небосклону, плавая по Тибру бедным, безвестным рыбаком, в то время как мимо него сновали императорские галеры, огромные чудовища с тремя рядами весел, двигавшихся взад и вперед одновременно, наподобие ног; на каждом весле сидел прикованный цепью раб, и Гест тихо ускользнул из Тибра на своем старом дубовом челноке, когда народ бунтовал на улицах разлагавшегося Рима.Теперь он уж надеялся вскоре достичь цели, ради которой странствовал так бесконечно долго.
Но его надежды не оправдались. Чем дальше пробирался он вперед, тем больше убеждался, что цель недостижима. Он ведь отправился искать берег умерших, а нашел вечное лето, дивно прекрасные места, воплотившие мечты в жизнь, неувядающую природу, но нигде не нашел умерших.Тогда он подумал, что они, пожалуй, избрали своим местопребыванием какой-нибудь остров, оберегаемый морем от посторонних посетителей, и поэтому особенно усердно обыскал все острова на Средиземном море, а их было много; но на всех обитали молодые, недавно сложившиеся народы самого земного вида. Не везде его встречали одинаково радушно; жители некоторых уединенных островов, не отличавшиеся благопристойностью, заранее сбегались на берег, точа свои ножи о скалы, служившие им и жилищами, и точильным камнем; это, конечно, не свидетельствовало об их большом уме, так как тем самым они наводили чужестранца на подозрения и заставляли его вовремя повернуть назад. Гест вовсе не ожидал, что умершие явятся ему в образе светлых духов или выкажут особенную сердечность; он ожидал увидеть их такими же, какими они были при жизни; и хотя никто не сомневался в том, что умершие могут быть опасными и свирепыми, каждому было все-таки ясно, что они не станут хлопать себя по ляжкам и непристойно грозить мореплавателю в порыве досады на то, что он повернул назад, не пожелав заехать к ним. Это были люди, самые обыкновенные люди, не очищенные смертью.То же самое можно было сказать о более развитых жителях больших населенных островов. Все они были молодыми, свежими побегами человечества; жадно раскрыв рот, они ловили всякие басни, сами болтали без умолку, были большими любителями меновой торговли и рабынь. Нет, они были слишком живые; этот остров не мог быть островом мертвых.В конце концов Гест отыскал маленький островок, заброшенный далеко в море и необитаемый; это было не то, что он искал, но это был последний остров, больше не на что было надеяться, и он остался здесь со своими воспоминаниями.Остров высовывался из воды подобно вершине горы, затонувшей в глубине морской под вечно лазурным небом; самая вершина напоминала плоскую разбитую чашу; это был потухший кратер, поросший лавандой, в которой стрекотали кузнечики. В одной из расселин между скалами густо переплетались лавры и мирты, а около небольшого ручья выросла рощица рожковых деревьев, плодами которых питался Гест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51