— Я, правда, ненавижу балы, — продолжала она. — Но если хочешь, я готова составить тебе компанию и пойти на этот бал.
Под «этим балом» она подразумевала предстоящий благотворительный бал. Миссис Найт требовала, чтобы муж и Шейла присутствовали на нем. И Шейла с особенным удовольствием заметила, что миссис Найт будет немало раздосадована, узнав, что я сопровождаю их.
— Мама считает, что ты охотник за богатым приданым, — улыбнулась она.
Я весело рассмеялся, но вдруг вспомнил кое о чем и, покраснев от стыда, почувствовал всю свою беспомощность.
— Я не могу пойти, — сказал я.
— Почему? Ты должен пойти. Я рассчитываю на тебя.
— Не могу, — покачал я головой.
— Но почему?
Стыд настолько парализовал меня, что я не в состоянии был придумать никакой отговорки.
— Так почему же? Надеюсь, не из-за мамы? Для тебя ведь безразлично, что о тебе думают!
— Не в этом дело, — пробормотал я.
— А папа, по-моему, даже питает к тебе симпатию. Хотя вообще симпатии он не питает ни к кому. — Шейла развернула чистый носовой платок. — Я начинаю сердиться, — произнесла она в нос, хотя пока еще не сердилась. — Скажи, почему ты не можешь пойти?
— Мне нечего надеть, — сознался я.
Шейла несколько раз чихнула и улыбнулась во все лицо.
— Ну и ну! — воскликнула она. — Уж кому бы беспокоиться из-за этого, только не тебе! Я отказываюсь тебя понимать.
Я и сам не понимал себя: уже много лет я не испытывал такого жгучего и такого нелепого стыда.
— Это действительно тебя беспокоит?
— Не знаю почему, но да, — промолвил я.
— Я просто забыла, какой ты еще юнец, — с мягкой издевкой заметила Шейла.
Взгляды наши встретились. Она была слегка растрогана. Подумав немного, она тем же мягким тоном сказала:
— Послушай, Льюис! Я хочу, чтобы ты пошел на бал! Родители не дают мне много денег, но я всегда могу достать сколько угодно. Позволь мне сделать тебе подарок: я куплю тебе костюм.
— Ни за что!
— В тебе говорит гордость?
— Пожалуй, да.
Шейла взяла меня за руку.
— А если бы я доставила тебе минуту радости и потом попросила разрешения сделать подарок, в тебе все равно говорила бы гордость?
— Вряд ли, — ответил я.
— Льюис, милый! — сказала Шейла. В ее устах такое обращение было редкостью. — Я не так красноречива, как ты, особенно когда ты разойдешься. Я просто прошу тебя разрешить мне сделать тебе этот подарок… чтобы загладить свою вину перед тобой.
На благотворительный бал я приехал вместе с Найтами в новеньком с иголочки смокинге. Бал происходил в просторном помещении неподалеку от парка, в каких-нибудь двухстах-трехстах ярдах от дома, где раньше жил Мартино. Может быть, именно это обстоятельство и побудило меня рассказать за ужином о Мартино; всего несколько дней тому назад я видел, как он с рюкзаком за спиной пешком покидал город.
Но рассказал я об этом еще и потому, что должен же был кто-то говорить. Ужинали мы до танцев — в коридорах вокруг бального зала были расставлены столики. Компания наша, состоявшая из четырех человек, оказалась далеко не идеальной. Шейла выглядела усталой, несмотря на грим, смело наложенный, к великому негодованию ее матери, ибо никакая пудра не могла скрыть круги под ее глазами и нельзя было не заметить того, что ее накрашенные губы сложены в деланную улыбку. При родителях Шейла держалась скованно. Ее нервозность передалась и мне, отчасти, видимо, потому, что я был все еще не совсем здоров. Миссис Найт, с присущей ей непосредственностью, открыто выказывала недовольство моим присутствием. Она перечисляла мне молодых людей, которые, по ее мнению, могли бы составить отличную партию ее дочери; при-этом выяснилось, что с некоторыми из них Шейла встречалась последние месяцы, но не позволила себе ни разу упомянуть о них при мне. Что касается мистера Найта, то ему было здесь явно не по себе, а он не принадлежал к числу людей, умеющих скрывать свои чувства.
Не по себе ему было по нескольким причинам. Он не танцевал и не мог примириться с тем, что кто-то получает удовольствие, недоступное для него. Его жена и дочь были подвижные, крепкие женщины, которым нравилось упражнять свои мускулы (Шейла, например, едва ступив на паркет бального зала, забыла, что не хотела идти сюда, и танцевала без отдыха), а он был крайне малоподвижен и предпочитал сидеть. И потом, он терпеть не мог в чем-либо уступать другим. Дома, окруженный всем, что могли снискать ему капиталы миссис Найт, он чувствовал себя на высоте положения. Поэтому он не любил выезжать: ему было совсем не по душе появляться там, где его могли не признать и не осыпать лестью, без которой он не мог существовать.
Подтверждением этому мог служить разговор, происшедший у нас за столом в начале ужина. Миссис Найт сообщила, что на бал в сопровождении своих друзей прибыл епископ. Не следует ли мистеру Найту и ей подойти к епископу, чтобы поздороваться с ним? Я понял, что она еще не потеряла надежды добиться для мужа повышения.
— Не стоит, дорогая, разве что он сам нас позовет, — слабым голосом промолвил мистер Найт.
— Но ведь не может же он всех помнить, — весьма рассудительно заметила миссис Найт.
— Меня-то он должен помнить! — сказал мистер Найт. — Должен помнить!
Я понял, что разговор этот ведется не впервые. Миссис Найт всегда считала, что муж должен сделать блестящую церковную карьеру: ведь он был даровитее многих, кто добрался до самой вершины. Выходя за него замуж, она намеревалась изыскать способы познакомить его с высокопоставленными сановниками церкви. Но сам мистер Найт ничего для этого не делал. А с возрастом он и вовсе утратил всякую способность к уничижению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139