Танцовщики, музыканты, жонглеры, фокусники, уроды всех мастей и рассказчики. Они всегда имели успех, старики и дети слушали их с открытыми ртами, а когда история подходила к концу, поднимали невероятный шум: «Еще! Еще, пожалуйста!», «Расскажите другую!». С вашей фантазией вы могли бы быть у меня звездой. Под стать донье Адриане, господин капрал.
– Да он не может больше пить, он уже дошел. В него больше не войдет ни капли, – удивленно протянул кто-то.
– Влей в него силой, а начнет блевать – пусть блюет, – крикнул другой. – Главное, чтобы он ничего не чувствовал, забыл, кто он и откуда.
– Кстати о немых: в провинциях Ла-Мар и Аякучо немым дают съесть язык попугая и этим вылечивают от немоты, – сказал Дионисио. – А вы этого наверняка не знали, господин капрал.
– Ты ведь нас простишь, простишь, правда? – Кто-то тихо говорил на кечуа хриплым срывающимся голосом, с трудом выговаривая слова. – Ты станешь нашим святым, мы будем благодарить тебя на праздниках как спасителя Наккоса.
– Дайте ему еще глотнуть, мать вашу, и не тяните кота за хвост. – Голос прозвучал четко и грубо. – Делать так делать!
На этот раз Дионисио играл не на кене, не на флейте, а на рондине. Тонкий металлический звук сверлил мозг немого. Множество рук поддерживало его, не давая упасть. Ноги у него стали тряпичными, плечи – соломенными, живот – как болото с лягушками, а голова – круговерть ярких звезд. Неожиданно вспыхивающие радуги расцвечивали звездную ночь. Если бы у него хватило сил протянуть руку, он мог бы коснуться звезды. Может быть, она такая же мягкая, теплая, нежная, как шея маленькой викуньи. Иногда его горло стискивали рвотные позывы, но желудок был пуст. Он знал, что если вглядится и вытрет затуманивающие взгляд слезы, то в безмерном небе, над заснеженными горами, увидит бегущее к луне стадо викуний.
– Да, время было другое и по многим причинам лучше, чем теперь, – задумчиво добавил Дионисио. – Прежде всего потому, что люди любили развлекаться. Они были такие же бедные, как сейчас, страдали от тех же невзгод. Но здесь, в Андах, люди еще имели то, что потом потеряли: охоту к веселью. Желание жить. А теперь они хоть и двигаются, и говорят, и напиваются, но все равно какие-то полумертвые. Вы не замечали этого, господин капрал?
Были только звезды, погребок исчез. Когда его вынесли оттуда на свежий воздух, холод стал покалывать щеки, кончик носа, руки, ноги, с которых по пути свалились охоты, но внутри, согревая кровь, еще теплился огонек. Больше не била в нос едкая вонь, чистый воздух был напоен ароматом эвкалиптов, запахом сухого маиса, свежестью журчащих ключей. Его несли на руках? Он восседал на троне? Он был святым покровителем праздника? Читал ли отходную священник, стоя у его ног? Или его помянула в своей молитве богомолка, уснувшая у дверей скотобойни в городке Абанкай? Нет. Это был голос доньи Адрианы. И, может, затерялся в толпе мальчик-служка с серебряным колокольчиком в одной руке и кадилом с благовониями в другой. Педрито Тиноко умел кадить, он научился этому в церкви Святой Росарио в те времена, когда его рука умела так ловко запускать юлу, он кадил, и клубы ладана поднимались к лицам святых.
– Даже провожая покойника, народ развлекался: ели, пили, рассказывали истории, – продолжал Дионисио. – Мы часто ходили на похороны, вся наша труппа. Тогда прощание с покойником длилось несколько суток, выпивали до дна две большие бутыли с вином. А теперь, если кто уходит из жизни, с ним прощаются только родственники, притом без всяких обрядов, будто он собака какая. В этом тоже полный упадок, вы согласны, господин капрал?
Процессия поднималась в гору, изредка нарушая благоговейную тишину, раздавался чей-то вскрик, кто-то всхлипывал. Чего они боялись? О чем плакали? Куда шли? Его сердце вдруг заколотилось, слабость мгновенно улетучилась. Ну конечно! Его вели к его подружкам! Конечно же! Конечно! Викуньи уже ждут, они там, куда его поднимают. Его захлестнула волна радости. Если бы хватило сил, он закричал бы, запрыгал и, не зная, как благодарить за эту встречу, поклонился бы низко-низко, до земли. Его переполняло счастье. Сейчас они навострят уши, чувствуя его приближение, вытянут свои длинные шеи, жадно втянут воздух маленькими влажными носами, их огромные глаза, наверное, уже выискивают его, а когда они уловят его запах, все стадо придет в такое же радостное возбуждение, в котором пребывал он сам. Они бросятся друг к другу, он будет их обнимать, гладить, наконец-то они будут вместе и забудут обо всем на свете, радуясь встрече.
– Кончим с ним поскорее к чертовой матери, – произнес все тот же грубый голос, но уже без прежней уверенности, просительно. Было ясно, что в этом человеке проснулись сомнение и страх. – На воздухе он может прийти в себя, поймет, что с ним делают. Нет, только не это.
– Если бы вы верили в десятую часть всего этого, вы бы давно нас арестовали и отправили в Уанкайо, – перебила его донья Адриана, очнувшись от оцепенения. – Так что хватит рассказывать сказки, капрал.
– Вы и эти суеверные горцы принесли немого в жертву здешним апу. – Капрал поднялся со скамьи. На него вдруг накатила страшная усталость. – Это так же верно, как меня зовут Литума. – Он надел фуражку. – Но кому я смогу доказать это? Мне никто не поверит, и первыми мне не поверят мои начальники. Так что я прикушу язык и буду хранить эту тайну. Разве можно убедить кого-то, что в наше время приносят человеческие жертвы, а?
– Думаю, что нет, – нахмурившись, сказала донья Адриана и прощально помахала рукой.

* * *

Я знаю, может показаться странным, что мы осели в Наккосе, а не где-нибудь в другом месте сьерры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85